Н.М. Карамзин по предлогу бегства Курбского писал: Бегство не всегда измена;

Массовые казни, в том числе и приближенных, вызвали бегство многих столичных бояр и дворян, еще даже не обвиненных измене, в чужие края. Но Ивана Грозного необыкновенно поразил поступок Андрея Курбского, наиблежайшего муниципального советчика и доверенного друга. Курбский друг и советник короля пользуется всеми благами, оказывает веское воздействие на муниципальную политику. Но вспыльчивый характер короля, его подозрительность может быть привели бы к физическому уничтожению Курбского. И Курбский бегает. Измена! Иван Строгий разговаривает: Да! А Н. М. Карамзин написал по этому предлогу вот что: Бегство не всегда измена; штатские законы не могут быть посильнее природного спасаться от истязателя....

Кошмар, наведенный безжалостностями Короля на всех Россиян, произвел бегство многих из их в чужие земли. Князь Димитрий Вишневецкий служил образцом: старательный ко славе нашего отечества, и любив Иоанна доброго, он не желал подвергать себя злобному своенравию деспота: из воинского стана в южной Рф ушел к Сигизмунду, который принял Димитрия милосердо как злодея Иоаннова и дал ему собственного доктора, чтоб излечить этого замечательного борца от тяжкого недуга, произведенного в нем отравою. Но Вишневецкий не мыслил Лить кровь единоверных Россиян: скрыто убеждаемый некими Вельможами Молдавии прогнать недостойного их Господаря, Стефана, он с дружиною верных Козаков торопился туда отыскивать новейшей славы и был жертвою обмана; никто не появился под знамена Героя: Стефан пленил Вишневецкого и послал в Константинополь, где Султан приказывал умертвить его. Вслед за Вишневецким отъехали в Литву два брата, знатные сановники, Алексей и Гаврило Черкасские, без сомнения угрожаемые опалою. Бегство не всегда измена; штатские законы не могут быть посильнее естественного: спасаться от истязателя, но горе гражданину, который за деспота мстит отечеству! Молодой, бодренький Воевода, в нежном цвете лет ознаменованный славными ранами, супруг битвы и совета, участник всех блещущих завоеваний Иоанновых, Герой под Тулою, под Казанью, в степях Башкирских и на полях Ливонии, некогда любимчик, друг Короля, возложил на себя печать срама и долг на историка вписать гражданина столь известного в число муниципальных преступников. То был Князь Андрей Курбский. Доселе он имел славу заслуг, не имея ни мельчайшего пятна на сей славе в очах потомства; но Король теснее не обожал его как друга Адашевых: искал только варианта обвинить невинного. Управляя в Дерпте, сей горделивый Воевода сносил укоры, различные оскорбления; слышал опасности; в конце концов сведал, что ему приготовляется погибель. Не опасаясь смерти в битвах, но устрашенный казнию, Курбский спросил у супруги своей, чего она вожделеет: созидать ли его мертвого пред собою либо расстаться с ним живым навеки? Великодушная с твердостию отвечала, что жизнь жена ей драгоценнее счастия. Заливаясь слезами, он простился с нею, благословил девятилетнего сына, ночкой сокровенно вышел из дому, пролез через городскую стенку, отыскал 2-ух оседланных коней, сделанных его верным слугою, и благополучно достиг Вольмара, занятого Литовцами. Там Воевода Сигизмундов принял изгнанника как друга, именем Царским обещая ему авторитетный сан и богатство. Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном: открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных эмоций он написал письмо к Королю: усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доставить оное, и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому сударю в Москве, на Красноватом крыльце, сказав: от хозяина моего, твоего изгнанника, Князя Андрея Михайловича. Яростный Король стукнул его в ногу острым жезлом своим: кровь лилася из язвы: слуга, стоя бездвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского такового содержания.