Составьте трудный план рассказа по теме " якобницы у власти "

В нашем рассказе приходится возвратиться к внутреннему развитию революционного движения. Считали 4-ый год свободы, издавна сделавшейся пустой фразой, а теперь все более и более принимавшей образ страшной тирании. Народ работящий, правдивый, сочиняющий силу страны, нажимала олигархия, состоявшая из жарких голов, сбитых с толку, из лентяев и законопреступников всякого рода. Хлопоты с паспортами были только скучны - никто в Париже не смел покинуть городка без свидетельства о разрешении выезда от собственной секции; но в этом была не вся неудача. Принудительный налог на частные дела; на каждом доме вывешен был перечень живущих в нем; достигшие восемнадцатилетнего возраста обязаны были иметь при для себя карточку с удостоверением патриотических убеждений, civisme. 20 марта вновь произведено было множество арестов в Париже, соответственно то же делалось в департаментах, с той разницей, что там клубы действовали еще более неограниченно, чем в Париже, и все делалось с великим гулом. Обманчивые речи о всевластном народе имели полную силу в провинции. Слова эти освобождали людей революции от послушанья, кто бы его ни востребовал во имя закона: мэр, которого сам приход выбрал, директория департамента, министр в Париже, желая бы сам конвент! Дозволено было все: грабеж, обыск домов деньком и ночью, самое гадкое убийство сограждан. Достаточным предлогом было обвинение, даже одно недоверие в том, что нарекали роль в комплоте, даже одно сострадание соперникам свободы. Потом такого заподозренного подвергали осуждению и истязанию неистовой толпы, одурманенной неожиданной властью и упоенной звуками революционных фраз. Со медли сентябрьских убийств всякому, кто не делил привычек обычного народа, ежеминутно грозил нож. Для охраны от сомнений оставалось только быть санкюлотом, циником в обхождении и внешности.Большая часть конвента и руководители его, принадлежавшие к интеллигентному обществу, ощутили, что наступил последний срок положить предел усиливающейся анархии, общему разложению и установить какой-нибудь порядок. Новейший французский историк этого медли, Г. Тэн, вводит нас в рабочий кабинет тогдашнего министра внутренних дел Ролана и дает нам заглянуть в дела, каждодневно поступавшие, со всех концов Франции, о жалобах на возмутительные насилия, о беспомощности власти, о мучениях, которым подвергались отдельные личности. Самый веский из правителей, Дантон, чувствовал необходимость сильной власти. Он не поддавался негодяям, которыми воспользовался, но которых ненавидел. Напрасно жирондисты отвергли его попытку объединиться с ними; у него было конкретно то, чего им не доставало; в его руках была власть, он умел начать дело, имел воздействие на чернь и делил чувства республиканской партии; не пристала им и чрезмерная брезгливость к человеку, управлявшему сентябрьскими убийствами, так как у их на совести было немало крови, желая они не сами проливали ее. Люди 20 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября переложили, только по-собственному, благозвучные слова жирондистов об убийстве, тиранах и так далее. Нельзя было терять времени. Самодержавный люд трибун, секций, общинных советов приметно завладел всем. По предложению Дантона, 10 марта установлено было новое чрезвычайное судилище: революционный суд для суда над подозрительными, которыми опять заполнились все кутузки. Закон гласил, что девять человек, не стесненных никакими определенными судебными формами, будут присуждать к погибели всякого соблазнителя народа. Абсолютно внезапной победой было постановление конвента, что судьба и присяжные назначаются им. Это давало Дантону возможность добиться диктатуры, которую он считал нужной ввиду положения дел за границей. Бесспорно, что его диктатура была бы наименьшим из зол.