наружность и нрав Карла Большого

С большими правительственными талантами и проницательным разумом в Карле Большом соединялась личность, внушавшая любовь и почтенье к нему; и внешность его была величавая, возбуждавшая, по словам одного из современников, почтение, ужас и любовь. В его нраве было такое равновесие всех искренних сил, какое встречается изредка; храбрый вояка, качественный военачальник, он совместно с тем был предусмотрительный муниципальный человек, благочестивый христианин, любящий родственник, верный друг. Все эти свойства сочетались в Карле гармонично, ни одно из них не подавляло иных. Он изредка мог издавать меч из руки, но был чужд жадной страсти к завоеваниям. Он сражался за идеи, за распространение и упрочение христианства, которое считал носителем высоконравственной культуры, за устройство цивилизованного муниципального порядка, при котором все народы и сословия были бы соединены для мирной деятельности под охраною нравственных и гражданских законов, сражался для охраны завоеванных земель и огораживания цивилизации от бешеных сил нецивилизованных народов. Его религиозность не простиралась до того, чтобы он унизил себя, сделавшись рабом духовенства. При всем своем уважении к служителям веры, Карл Большой держал епископов и аббатов в таковой же зависимости от себя, как графов и других светских сановников, брал на свое рассмотрение постановления церковных храмов точно так же, как решения светских сеймов, и точно так же они получали силу законов только по утверждении им; он издавал по церковным делам распоряжения собственной властью точно так же, как по иным отраслям муниципальных дел. Правда, он предоставил римскому епископу права более необъятные, чем иным, вводил во всем собственном государстве ритуалы и законы римской церкви; но это происходило, во-первых, от его почтения к столице западного христианства и к её освященным древностью обычаям, во-вторых от убеждения, что франкская церковь может получить благотворное развитие не по другому, как примкнув к крепкой организации римской церкви. Он был очень далек от мысли допустить главенство духовной власти над светской либо хотя бы равенство папской власти с императорской; это видим из того, что по вопросу об иконоборстве он занял самостоятельное положение и принудил свое духовенство сообразоваться с его решением; видим из того, что он подверг папу Льва III собственному суду, из того, что он держал Рим и все папские владения под собственной властью.

Карлу дивились как правителю и полководцу, а как человека его обожали: простота и веселость его нрава, кротость, приветливость его, верность приятелям приобретали ему всеобщее размещение. При всех собственных упражнениях главными муниципальными делами он выискал время беспокоиться и о хозяйстве в собственном замке, в собственных имениях; точно так же большие правительственные дела и походы не заглушали в нем собственных привязанностей. Он нежно обожал собственных дочерей, постоянно сохранял горячее дружественное чувство к Алкуину, Ангильберту, Теодульфу, Эйнгарду и вообщем к своим личным приятелям. Все добрые и превосходные чувства жили в его душе; и куда ни являлся он, повсюду был на собственном месте, его личность производила импонирующее воспоминание. На войне, на охоте за кабанами, медведями, оленями, зубрами в германских лесах, на беседах со своими учеными приятелями о латинской науке или германских смелых песнях, на суде при разборе запутанных юридических вопросов, в семейной жизни, посреди собственного семейства и недалёких приятелей он всюду и всегда был образчиком простоты и застенчивости в одежке, еде и питье, был мастером своего дела, внушал к себе почтенье своими свойствами, был предметом удивления и любви. С хладнокровной рассудительностью неутомимый разум Карла занимался всеми делами жизни; из этой рассудительности происходила его сдержанность, умеренность, смягчавшая его энергию, его франкскую склонность к насилию и хитрости. Карл Большой высился над обычными завоевателями тем, что почитал права и законы покоренных народов, принимал разумные меры для управления ими, старался изгладить следы войны хорошими учреждениями, умел не только поражать и завоевывать, но и править покоренными, исцелять их раны. Своею кротостью при своей большой энергии он непобедимо завлекал к для себя сердца. По словам одного из летописцев, он всегда был так разлюбезен и кроток, что грустный человек, пришедши к нему, ощущал свое горе облегченным, благодаря его взгляду, нескольким словам его, и уходил с радостью в душе. Большой император был одним из тех людей, на личике которых выражается спокойствие и ясность души, которые одним взором своим без слов завлекают к для себя, ободряют, успокаивают человека. Историк Гизебрехт кончает свой рассказ о большом франкском императоре прекрасными словами, которыми окончим и мы наш рассказ о нем.