Озоглавьте и составьте 3 пункта плана по этому тексту!!Когда на последующее

Озоглавьте и составьте 3 пт плана по этому тексту!!


Когда на последующее утро, после ночи, прошедшей в маленьких вздорных снах, совсем не относившихся к его пламенею, Слепцов вышел на холодную веранду, так весело выстрелила под ногой половица, и на беленую лавку легли райскими ромбами отраженья цветных стекол. Дверь поддалась не сразу, потом сладостно хряснула, и в лицо стукнул искрометный мороз. Песком, словно рыжеватой корицей, усыпан был ледок, облепивший ступени крыльца, а с выступа крыши, остриями вниз, свисали толстые сосульки, сквозящие зеленой синевой. Сугробы подступали к самым окнам флигеля, плотно держали в холодных тисках оглушенное деревянное строеньице. Перед крыльцом чуток надувались над гладким снегом белоснежные купола клумб, а дальше блистал высокий парк, где каждый темный сучок окаймлен был серебром, и елки поджимали зеленоватые лапы под пухлым и блистающим грузом.

Слепцов, в высоких валенках, в полушубке с каракулевым воротником, тихо зашагал по прямой, единственной расчищенной тропе в эту слепительную глубь. Он дивился, что еще живой, что может ощущать, как блещет снег, как ноют от холода фронтальные зубы. Он увидел даже, что оснеженный кустик похож на застывший фонтан, и что на склоне сугроба песьи следы, шафранные пятнышка, прожегшие наст. Немножко далее торчали столбы мостика, и тут Слепцов остановился. Горько, яростно столкнул с перил толстый лохматый слой. Он сходу вспомнил, каким был этот мост летом. По склизким дощечкам, усеянным сережками, проходил его отпрыск, проворным взмахом сачка срывал бабочку, севшую на перила. Вот он увидел отца. Неподражаемым хохотом играет лицо под загнутым краем потемневшей от солнца соломенной шапки, рука теребит цепочку и кожаный кошелек на широком поясе, весело расставлены милые, гладкие, бурые ноги в коротких саржевых брюках, в промокших сандалиях. Совсем не так давно, в Петербурге,-радостно, алчно поговорив в бреду о школе, о велике, о какой-то индийской бабочке, он погиб, и вчера Слепцов перевез тяжелый, будто всею жизнью наполненный гроб, в деревню, в маленький белокаменный склеп близ сельской церкви.

Было тихо, как посещает тихо только в погожий, холодный денек. Слепцов, высоко подняв ногу, свернул с тропы и, оставляя за собой в снегу голубые ямы, пробрался меж стволов изумительно ясных деревьев к тому месту, где парк обрывался к реке. Далековато понизу, на белоснежной глади, у проруби, пламенели вырезанные льды, а на том берегу, над снежными крышами изб, поднимались тихо и прямо розоватые струи дыма. Слепцов снял каракулевый колпак, прислонился к стволу. Где-то очень далековато кололи дрова, каждый удар звонко отпрыгивал в небо, а над белоснежными крышами придавленных изб, за легким серебряным туманом деревьев, слепо сиял церковный крест.