Помогите,пожалуйста расставить логические паузы и логические ударения.Поднимаясь по

Взбираясь по лестнице, ведшей к Петровичу, которая, надобно дать справедливость, была вся умащена водой, помоями и проникнута насквозь тем спиртуозным ароматом, который ест глаза и, как знаменито, находится неотлучно на всех темных лестницах петербургских домов, - поднимаясь по лестнице, Акакий Акакиевич теснее подумывал о том, сколько запросит Петрович, и на уровне мыслей положил не давать больше 2-ух рублей. Дверь была отворена, потому что хозяйка, готовя какую-то рыбу, напустила столько дыму в кухне, что нельзя было созидать даже и самых тараканов. Акакий Акакиевич прошел через кухню, не увиденный даже самою хозяйкою, и вступил в конце концов в комнату, где увидел Петровича, сидевшего на широком древесном некрашеном столе и подвернувшего под себя ноги свои, как турецкий паша. Ноги, по обычаю портных, сидячих за работою, были голышом. И до этого всего бросился в глаза великий палец, очень известный Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым и сильным, как у черепахи череп. На шейке у Петровича висел моток шелку и ниток, а на коленях была какая-то ветошь. Он теснее минутки с три продевал нитку в иглиное ухо, не попадал и потому очень злобился на мглу и даже на самую нить, ворча вполголоса: "Не лезет, варварка; уела ты меня, шельма этакая!" Акакию Акакиевичу было неприятно, что он пришел именно в ту минуту, когда Петрович сердился: он обожал что-либо заказывать Петровичу тогда, когда заключительный был теснее несколько под куражем, или, как выражалась супруга его, "осадился сивухой, безглазый черт". В таком состоянии Петрович обычно очень охотно уступал и соглашался, всякий раз даже кланялся и благодарил. Позже, правда, прибывала супруга, плачусь, что муж-де был опьянен и поэтому недорого взялся; но гривенник, посещало, один прибавишь, и дело в шляпе. Сейчас же Петрович был, казалось, в трезвом состоянии, а потому крут, несговорчив и охотник заламливать черт знает какие цены. Акакий Акакиевич смекнул это и желал было уже, как говорится, на попятный двор, но уж дело было начато. Петрович прищурил на него очень внимательно собственный единственный глаз, и Акакий Акакиевич невольно выговорил:- Здравствуй, Петрович!- Здравствовать желаю, судырь, - произнес Петрович и покосил собственный глаз на руки Акакия Акакиевича, желая выглядеть, какого рода добычу тот нес.- А я вот к тебе, Петрович, того...Необходимо знать, что Акакий Акакиевич изъяснялся большею долею предлогами, наречиями и, наконец, такими частичками, которые решительно не имеют никакого значения. Если же дело было очень проблемно, то он даже имел обыкновение совершенно не оканчивать фразы, так что весьма нередко, начавши речь словами: "Это, право, абсолютно того..." - а позже уже и ничего не было, и сам он позабывал, мысля, что все уже выговорил.- Что ж такое? - сказал Петрович и обсмотрел в то же время своим единственным глазом весь вицмундир его, начиная с воротника до рукавов, спинки, фалд и петлей, - что все было ему очень знакомо, поэтому что было собственной его работы. Такой уж обычай у портных: это первое, что он сделает при встрече.- А я вот того, Петрович... шинель-то, сукно... вот видишь, везде в иных местах, совершенно крепкое, оно чуть-чуть запылилось, и кажется, как будто старое, а оно новое, да вот только в одном месте немного того... на спине, да еще вот на плече одном немножко попротерлось, да вот на этом плече немножко - видишь, вот и все. И работы немножко...Петрович брал капот, разложил его сначала на стол, разглядывал длинно, покачал головою и полез рукой на окно за круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно, неведомо, поэтому что место, где находилось личико, было проткнуто пальцем и потом заклеено четвероугольным лоскуточком бумажки. Понюхав табаку, Петрович растопырил капот на руках и осмотрел его против света и вновь покачал головою. Потом обратил его подкладкой ввысь и вновь покачал, вновь снял крышку с генералом, заклеенным бумажкой, и, натащивши в нос табаку, закрыл, упрятал табакерку и в конце концов произнес:- Нет, нельзя поправить: худой гардероб!У Акакия Акакиевича при этих словах екнуло сердечко.- Отчего же нельзя, Петрович? - произнес он практически упрашивающим гласом ребенка, - ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь куски...- Да куски-то можно отыскать, кусочки найдутся, - сказал Петрович, - да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой - а вот уж оно и ползет.- Пусть ползет, а ты тотчас заплаточку.- Да заплаточки не на чем положить, укрепиться ей не за что, подержка больно велика. Только слава что сукно, а подуй ветер, так разлетится.- Ну, да уж прикрепи. Как же этак, право, того!..