Безотлагательно!!! доклад о сочинении Лермонтова "Панорама Москвы"

Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не приключалось окинуть одним взором всю нашу древнейшую столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величавой, практически неоглядной панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный большой город, каких тыща; Москва не безмолвная громада камней прохладных, составленных в симметрическом порядке... нет! у неё есть своя душа, своя жизнь. Как в старом римском кладбище, каждый её камень бережёт надпись, начертанную временем и роком, надпись, для толпы непонятную, но богатую, обильную думами, чувством и вдохновением для учёного, патриота и поэта!.. Как у океана, у неё есть собственный язык, язык сильный, громкий, святой, молитвенный!.. Чуть проснётся денек, как теснее со всех её златоглавых церквей расступается согласный гимн колоколов, сходственно дивной, умопомрачительной увертюре Беетговена*, в которой густой рёв контр-баса, треск литавр, с пением скрыпки и флейты, образуют одно большое целое; и мнится, что бестелесные звуки принимают видимую форму, что духи неба и ада свиваются под тучами в один разнородный, безграничный, быстро вертящийся хоровод!..

О, какое блаженство внимать этой неземной музыке, взобравшись на самый верхний ярус Ивана Великого, облокотясь на узкое мшистое окно, к которому привела вас истёртая, скользкая летая лестница, и мыслить, что весь этот оркестр гремит под вашими ногами, и придумывать, что всё это для вас одних, что вы король этого невещественного мира, и пожирать глазами этот громадный муравейник, где суетятся люди, для вас чуждые, где кипят страсти, вами на минутку позабытые!.. Какое блаженство разом обнять душою всю суетную жизнь, все мелкие заботы населения земли, смотреть на мир с высоты!

На север перед вами, в самом отдалении на краю голубого небосвода, немного правее Петровского замка, чернеет романическая Марьина роща, и перед нею лежит слой пёстрых кровель, пересечённых кое-где пыльной зеленью булеваров, устроенных на древнем городском валу; на крутой горе, испещренной низкими домиками, посреди коих иногда только проглядывает широкая белоснежная стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, умопомрачительная громадина Сухарева башня. Она горделиво взирает на округи, словно знает, что имя Петра начертано на её мшистом челе! Её неясная физиономия, её гигантские размеры, её решительные формы, всё бережёт отпечаток иного века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло сопротивляться.

Поближе к центру городка строения принимают вид более стройный, более европейский; проглядывают богатые колоннады, широкие дворы, обнесённые металлическими решётками, бесчисленные главы церквей, шпицы колоколен с заржавелыми крестами и пёстрыми раскрашенными карнизами. Ещё поближе, на широкой площади, высится Петровский театр, произведение нового искусства, громадное здание, изготовленное по всем правилам вкуса, с плоской кровлей и величественным портиком, на коем высится алебастровый Аполлон, стоящий на одной ноге в алебастровой колеснице, бездвижно правящий тремя алебастровыми конями и с досадою взирающий на кремлёвскую стену, которая ревниво отделяет его от древних святынь Рф!..

На восток картина ещё богаче и разнороднее: за самой стенкой, которая вправо опускается с горы и заканчивается круглой угловой башнею, покрытой, как чешуёю, зелёными черепицами; немножко левее этой башни являются бессчетные куполы церкви Василия Блаженного, семидесяти приделам которой дивятся все иностранцы и которую ни один российский не потрудился ещё обрисовать подробно.

Она, как старый Вавилонский столп, состоит из нескольких уступов, которые заканчиваются громадной, зубчатой, радужного цвета главой, чрезвычайно схожей (если простят мне сопоставленье) на хрустальную гранёную пробку древнего графина. Кругом неё рассеяно по всем уступам ярусов множество второклассных глав, абсолютно не схожих одна на иную; они рассыпаны по всему зданию без симметрии, без порядка, как отрасли ветхого дерева, пресмыкающиеся по обнажённым корням его.

Витые тяжёлые колонны поддерживают стальные кровли, повисшие над дверями и внешними галереями, из коих выглядывают малюсенькие тёмные окна, как зрачки стоглазого чудовища. Тыщи замысловатых иероглифических изображений рисуются вокруг этих окон; иногда мерклая лампада сияет через стёкла их, загороженные решётками, как блещет ночкой мирный светляк сквозь плющ, обвивающий полуразвалившуюся башню. Каждый придел раскрашен снаружи необыкновенною краской, как будто они не были выстроены все в одно время, как будто каждый владетель Москвы в продолжение многих лет добавлял по одному, в честь своего ангела.

Весьма немногие жители Москвы решались обойти все приделы сего храма. Его неясная наружность наводит на душу какое-то угнетение; кажется, видишь перед собою самого Иоанна Строгого но таким, каковой он был в заключительные годы собственной жизни