идеи Остапа, едущего по степи ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!ДАЮ 40

Ну, пойдем, детки! сказал Бульба. У крыльца стояли оседланные кони. Бульба вскочил на собственного Чорта, который яростно отшатнулся, почувствовав на себе двадцатипудовое бремя, поэтому что Бульба был очень тяжел и толст. Когда увидела мать, что уже и сыны ее сели на жеребцов, она кинулась к меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то нежности; она поймала его за стремя, она прилипнула к седлу его и с уныньем во всех чертах не выпускала его из рук собственных. Два дюжих козака брали ее бережно и унесли в хату. Но, когда выехали они за ворота, она со всею легкостию бешеной козы, несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою мощью приостановила лошадка и обняла 1-го из их с какою-то помешанною, бесчувственною горячностию; ее вновь увели. Юные козаки ехали смутно и удерживали слезы, побаиваясь отца своего, который, но же, с собственной стороны, тоже был несколько смущен, желая не старался этого демонстрировать. Денек был серый; зелень блистала ясно; птицы щебетали как-то в разлад. Они, проехавши, обернулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только стояли на земле две трубы от их застенчивого домика, да одни только вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только далекий луг еще стлался перед ними, тот луг, по которому они могли припомнить всю историю жизни, от лет, когда катались по росистой травке его, до лет, когда подкарауливали в нем чернобровую козачку, трусливо летевшую через него с помощию собственных новых, быстрых ножек. Вот уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от тележки одиноко торчит на небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издалече горою и всё собою закрыла. Прощайте и детство, и игры, и всё, и всё!Все три наездника ехали неразговорчиво. Ветхий Тарас мыслил о давнешнем: перед ним проходила его юность, его лета, его протекшие лета, о которых всегда практически плачет козак, желавший бы, чтоб вся жизнь его была юность. Он мыслил о том, кого он повстречает на Сечи из собственных прежних сотоварищей. Он вычислял, какие теснее перемерли, какие живут еще. Слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его печально понурилась. Сыновья его были заняты иными идеями. Но нужно сказать поболее о сыновьях его. Они были отданы по двенадцатому году в киевскую академию, поэтому что все знатные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, желая это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его. Они тогда были, как все поступавшие в бурсу, дики, воспитаны на свободе, и там теснее они обычно несколько шлифовались и получали что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. Старший, Остап, начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. Его вернули, высекли ужасно и засадили за книгу. Четыре раза закапывал он собственный букварь в землю, и четыре раза, отодравши его безжалостно, приобретали ему новый. Но, без сомнения, он повторил бы и в 5-ый, если бы отец не дал ему торжественнаго обещания продержать его в монастырских служках целые 20 лет и не поклялся наперед, что он не увидит Запорожья вовеки, если не научится в академии всем наукам. Интересно, что это сказал тот же самый Тарас Бульба, который ругал всю ученость и советовал, как мы теснее лицезрели, детям вовсе не заниматься ею. С этого медли Остап начал с небывалым усердием посиживать за скучною книгою и быстро стал на ряду с превосходнейшими. Тогдашний род учения ужасно расползался