Короткий пересказ рассказа К. Паустовского "Заячьи лапы".

К. Г. Паустовский
Заячьи лапы

К ветеринарному врачу в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес закрученого в рваную ватную куртку маленького теплого зайца. Заяц вопил и нередко подмигивал красноватыми от слез очами

Ты что, одурел? крикнул ветеринарный врач. Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец!

А вы не лайтесь, это заяц неподражаемый, хриплым шепотом произнес Ваня. Его дед прислал, приказывал врачевать.

От чего врачевать-то?

Лапы у него пожженные.

Ветеринар повернул Ваню личиком к двери, толкнул в спину и прикрикнул вослед:

Валяй, валяй! Не умею я их врачевать. Зажарь его с луком деду будет закуска.

Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал очами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стену. По стенке потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой.

Ты чего, малый? спросила Ваню милосердая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную козу. - Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что?

Пожженный он, дедушкин заяц, сказал тихо Ваня. На лесном пожаре лапы для себя пожег, бегать не может. Вот-вот, смотри, умреть.

Не умреть, малый, прошамкала Анисья. Скажи дедушке собственному, ежели великая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу.

Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бегал с босыми ногами по жаркой песчаной дороге. Недавнешний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Благоухало гарью и сухой гвоздикой. Она великими островами росла на полянах.

Заяц стонал.

Ваня отыскал по дороге лохматые, покрытые серебряными мягкими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц поглядел на листья, уткнулся в их головой и затих.

Ты чего, серый? тихо спросил Ваня. Ты бы поел.

Заяц безмолвствовал.

Ты бы поел, повторил Ваня, и голос его задрожал. Может, пить хочешь?

Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.

Ваня брал его на руки и побежал напрямик через лес надобно было побыстрее дать зайцу напиться из озера.

Неслыханная жара стояла в то лето над лесами. Днем наплывали череды белоснежных облаков. В полдень облака стремительно рвались ввысь, к зениту, и на очах уносились и исчезали где-то за границами неба. Горячий ураган дул теснее две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, перевоплотился в янтарный камень.

Наутро дед надел незапятнанные онучи (1) и новые лапти, брал посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совершенно притих, только иногда содрогался всем телом и конвульсивно охал.

Суховей вздул над городом скопление пыли, мягенькой, как пытка. В ней летал куриный пух, сухие листья и трава. Издалече казалось, что над городом дымит тихий пожар.

На базарной площади было очень пусто, жарко; извозчичьи лошадки спали около водоразборной будки, и на головах у них были надеты соломенные шапки. Дед перекрестился.

Не то лошадка, не то невеста шут их разберет! произнес он и сплюнул.

Длинно спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый старый человек в пенсне и в кратком белоснежном халате сердито пожал плечами и произнес:

Это мне нравится! Достаточно странноватый вопрос! Карл Петрович Корш спец по ребяческим хворям теснее три года как перестал принимать пациентов. Для чего он для вас?

Дед, заикаясь от почтения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца.

Это мне нравится! -произнес аптекарь. Интересные пациенты завелись в нашем городке. Это мне замечательно нравится!

Он сердито снял пенсне, протер, опять нацепил на нос и уставился на деда. Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже безмолвствовал. Безмолвье становилось тягостным.

Почтовая улица, три! вдруг в сердцах кликнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. Три!