Подготовьте речь адвоката Клода ГИА для судебного процесса над ним

Клод начал громким голосом: Все вы понимаете, что Альбен был мне братом. Мне малюсенько той пищи, которую я здесь получаю. Даже когда я прикупаю хлеба на свои заработанные гроши, мне все равно нехватает. Альбен делился со мной своей дозой. Сначала я полюбил его за то, что он кормил меня, а позже за то, что он обожал меня. Старший наблюдатель господин Д. разлучил нас. То, что мы были вместе, нисколько ему не мешало, но он злой человек, и ему доставляет наслаждение истязать иных. Много раз я просил его возвращать Альбена. Все вы понимаете, что он отказался выполнить мою просьбу. Я отдал ему срок до 4-ого ноября. За это он посадил меня в карцер. Тем временем я судил его и приговорил к погибели. Сейчас 4-ое ноября. Через два часа он будет тут на обходе. Предупреждаю вас, что я убью его. Что вы на это скажете? Все безмолвствовали. Тогда Клод заговорил опять. Сказал он с диковинным ораторством, которое, впрочем, было ему свойственно. Он заявил, что отлично сознает, какое ужасное правонарушенье собирается совершить, но что считает себя правым. Он взывал к совести восьмидесяти 1-го вора, внимавших ему, и сказал следующее: Что он доведен до полного уныния; что он принуждён сам совершить правосудие, ибо иного выхода нет; что за жизнь начальника он, правда, должен отдать свою жизнь, но что он готов пожертвовать ею ради правого дела; что свое решение он взвешивал целых два месяца и пришел к нему после зрелого размышления; что руководит им, и в этом он уверен, никак не чувство мести, а справедливость, но если он заблуждается, то просит ему об этом сказать прямо; что он правдиво предоставляет все свои резоны на трибунал людей, способных рассудить его по справедливости; что он хочет уничтожить г-на Д., но если кто-нибудь возразит против этого, он готов его слушать. В ответ раздался только один глас: кто-то произнес, что, прежде чем уничтожить, Клод обязан в последний раз обратиться к старшему надзирателю и попробовать его переубедить. Верно, согласился Клод, так я и сделаю. На великих настенных часах пробило восемь. Старший надзиратель обязан был придти ровно в девять. Как только этот диковинный кассационный трибунал как бы утвердил приговор, вынесенный Клодом, тот абсолютно успокоился. Он разложил на столе то, что у него еще оставалось из белья и одежки, весь собственный ничтожный арестантский скарб, и, подзывая попеременно тех, кого он после Альбена обожал больше других, все им роздал. Только маленькие ножницы он оставил себе. Потом он простился со всеми. Некие рыдали, и тем он нежно усмехался. В этот последний час Клод в другие минуты был так смирен и даже весел, что многие из его товарищей стали полагаться, как они ведали впоследствии, что он откажется от собственного намерения. Он даже позабавился тем, что задул ноздрей одну из немногих свеч, освещавших мастерскую. У него оставались еще дурные замашки, которые почаще, чем следовало, портили его врожденное благородство. Ничем нельзя было вытравить из прежнего уличного мальчишки запаха сточных канав Парижа.Он обратил внимание на одного юного узника, который, побледнев, глядел на него остановившимися очами и дрожал от ужаса в ожидании того, что на данный момент произойдет. Полно, будь неустрашимее, мальчуган, ласково обратился к нему Клод, ведь это минутное дело! После того как Клод распределил свои вещи и попрощался с товарищами, сильно пожав всем руки, он отдал приказ закончить тревожные дискуссии, доносившиеся из черных углов мастерской, и снова приняться за работу. Все молчком подчинялись. Мастерская, где происходили эти действия, представляла собой длинную прямоугольную комнату, окна которой находились на обеих продольных стенках, а двери были расположены друг против друга на противоположных гранях. Станки стояли рядами вдоль окон, а лавки под прямым углом к стене. Меж 2-мя рядами станков оставалось свободное место, которое длинноватым коридором тянулось через всю комнату от одной двери к другой. По этому длинноватому, неширокому коридору и должен был пройти старший наблюдатель во время обхода. Он входил обычно в дверь с южной стороны и выходил в северную, оглядывая рабочих, находившихся справа и слева от него. Путь этот он проделывал всегда достаточно прытко, не останавливаясь. Клод возвратился на скамью и принялся за работу, так же как Жак Клеман принялся бы за мольбу. Пришло тягостное ожидание. Фатальный момент приближался. Раздался удар колокола, Клод произнес: Без четверти девять. Он поднялся, медлительно прошел по мастерской и, остановившись, облокотился на угол станка, стоявшего с левой стороны, поближе иных к входной двери. Лицо его было совершенно смирно и даже доброжелательно. Пробило девять. Дверь отворилась. Старший наблюдатель вошел. В мастерской наступило мертвое молчание. Начальник по обыкновению шел один. Его личико, как всегда, выражало веселое самодовольство, самоуверенность и бессердечие; не заметив Клода, бездвижно стоявшего слева от двери и державшего правую руку в кармашке, он быстро прошел мимо первых станков, неодобрительно покачивая головой, бормоча что-то для себя под нос, равнодушно посматривая вокруг и не замечая, что все взгляды направлены на него, что все сосредоточены на одной страшной идеи.

О проекте

Подготовьте речь адвоката Клода ГИА для судебного процесса над ним

Добро пожаловать!