После извещенья Янкеля об измене Андрия Бульба "длинно стоял как вкопанный

Оссии. Закваской этого величия, столько же политического, сколько и фантастического, служит запорожское товарищество, религиозно-бытовое братство, выразителем и чуток ли не стихотворцем которого выступает в повести Т. Б.Перед кровавой битвой у стенок осажденного Дубна Т. Б. произносит огненную проповедь во славу приятельства, обращенную к той половине козачества, что пожелала остаться с ним в окаянной Польше: Нет уз святее приятельства! Отец любит свое дитя, мама любит свое дитя, дитя любит отца и мама. Но это не то, братцы: любит и зверек свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови может один только человек. lt;...gt; Пусть же знают они все, что такое в российской земле приятельство!Собственный подтекст этой речи ясен: Т. Б. только что пережил потрясение от вести об измене Андрия; он отсекает от своего сердца животную любовь отца к дитяти, чтоб яснее пламенеть любовью к товариществу, что выше семьи, выше родства по крови, вообщем выше всего земного. Переживание товарищеского, братского единства может быть обострено, усилено отцовским ощущеньем (сцена экзекуции Остапа), но поменять, вытеснить его не в состоянии.Но собственным подтекстом смысл этой речи не исчерпывается; религиозная лексика, риторические обороты, восходящие к церковной традиции, тут не случайны. Ведь, сходясь в великую общность приятельства, запорожцы как бы образуют единичное фантастическое тело. Каждый из его членов по отдельности может погибнуть, но их целокупность бессмертна и неуничтожима. Гоголь изображает (а Т. Б. выражает) запорожцев как некую стихийную, военизированную, православно-языческую кочующую церковь. Их бесконечные пиры оказываются подобием евхаристии, во время которой они вином и хлебом неустанно приобщаются к приятельству. Т. Б. самоотверженный духовник этой веры в приятельство; в сцене перед дубновской битвой он преобразуется и в ее жреца выкатывая бочку старого вина и причащая им Козаков, которым предстоит замечательная погибель, прямиком водящая в жизнь постоянную. (Садись, Кукубенко, одесную меня! произнесет ему Христос. Ты не изменил приятельству.) Тост, который Т. Б. при том произносит, звучит как знак веры и сразу как тайнодейственная мольба о всех и за вся: за святое Православие lt;...gt;, чтоб все бусурмане сделались христианами lt;...gt;, за Сечь lt;...gt;, за всех христиан. А называя отпрыска-изменщика иудой, он не просто дает высоконравственно-религиозную оценку его предательству, но свидетельствует, что отпадение от приятельства равносильно богоотступничеству.При этом само православие для Т. Б. (как, вобщем, для всех запорожцев в изображении Гоголя) не столько святоотеческое учение, сколько необыкновенный религиозный пароль, раскрывающий врата во святое отечество. Здравствуй! Что, во Христа веруешь? Верую! lt;...gt; А ну перекрестись! lt;...gt; Ну, превосходно, lt;...gt; ступай же, в который сам знаешь, курень. Мир Сечи а значит, мир Т. Б. это мир знаков, которые еще главнее своего значения. Даже причина, которая подняла его на поход против Польши, это не уния, как такая, но фантастическая замена знака: Если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукой на святой Пасхе, то и святить Пасхи нельзя. Католики сущность такие же христиане, как и православные, но взятые с обратным знаком, как поляки сущность такие же славяне, но с оборотным знаком. Война с ними это во многом война с чуждыми знаками. Если знаки обменяются мир преобразится и бусурмане станут христианами. А пока это не вышло, необходимо вести войну, воевать неустанно, воевать вдохновенно, обороняя свои знаки от чужих значений.Но время, в которое выпало жить беспорочно-правильному запорожцу Т. Б., уже подпорчено. Это время не до конца эпично. Дело не только в том, что поляки уловляют душу Андрия. Многие казаки в отличие от Т. Б., его достойного преемника Остапа и верных сподвижников вроде Дмитро Товкача поддались тлетворному польскому