нарисуйте словесный портрет Акакия Акакиевича в момент получения шинели?

Меж тем Акакий Акакиевич
шел в самом праздничном расположении всех эмоций. Он ощущал всякий миг
минутки, что на плечах его новенькая шинель, и несколько раз даже усмехнулся от
внутреннего наслаждения. В самом деле, две выгоды: одно то, что тепло, а
иное, что хорошо. Дороги он не приметил вовсе и очутился вдруг в
департаменте; в швейцарской он сбросил шинель, оглядел ее кругом и поручил в
особый надзор швейцару. Неведомо, каким образом в департаменте все
вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новенькая шинель и что теснее капота более не
существует. Все в ту же минутку выбежали в швейцарскую глядеть новейшую шинель
Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот
поначалу толъко усмехался, а потом сделалось ему даже стыдно. Когда же все,
приступив к нему, стали сказать, что нужно вспрыснуть новейшую шинель и что,
по последней мере, он обязан задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся
абсолютно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться. Он
теснее минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уверять достаточно
наивно, что это совсем не новенькая шинель, что это так, что это старая
шинель. Наконец один из чиновников, какой-то даже ассистент столоначальника,
возможно для того, чтоб показать, что он никак не гордец и знается даже с
низшими себя, сказал: "Так и быть, я заместо Акакия Акакиевича даю вечер и
прошу ко мне сейчас на чай: я же, как нарочно, сейчас именинник".
Чиновники, естественно, здесь же поздравили ассистента столоначальника и приняли
с охотою предложение. Акакий Акакиевич начал было отговариваться, но все
стали разговаривать, что неучтиво, что просто стыд и срам, и он уж никак не мог
отрешиться. Вобщем, ему позже сделалось приятно, когда вспомнил, что он
будет иметь чрез то случай пройтись даже и ввечеру в новейшей шинели. Этот весь
день был для Акакия Акакиевича точно самый великой праздничный праздничек.
Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и
повесил ее бережно на стенке, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и
потом нарочно вынул, для сопоставленья, былой капот собственный, абсолютно
расползшийся. Он взглянул на него, и сам даже засмеялся: такая была дальная
разница! И длинно еще позже за обедом он все усмехался, как только прибывало
ему на разум положение, в котором находился капот. Пообедал он весело и после
обеда уж ничего не писал, никаких бумаг, а так чуть-чуть посибаритствовал на
кровати, пока не потемнело.