Письменный пересказ отрывка из станционного смотрителя

Нет людей несчастнее станционных сторожей, ибо во всех собственных неприятностях странствующие обязательно обвиняют смотрителей и стремятся на их выместить свою злоба по предлогу плохих дорог, несносной погоды, гадких лошадок и тому подобного. А меж тем смотрители это большей частью смиренные и безответные люди, сущие мученики четырнадцатого класса, огражденные своим чином токмо от побоев, и то не всегда. Жизнь смотрителя полна тревог и хлопот, он ни от кого не лицезреет благодарности, против, слышит опасности и крики и чувствует толчки раздраженных постояльцев. Меж тем из их дискуссий можно почерпнуть много любопытного и менторского.

В 1816 г. случилось рассказчику проезжать через *** губернию, и в дороге он был застигнут дождиком. На станции поспешил он переодеться и напиться чаю. Ставила самовар и накрывала на стол смотрителева дочь, девченка лет 14-ти по имени Дуня, которая поразила рассказчика собственной красой. Пока Дуня заботилась, странник рассматривал убранство избы. На стенке увидел он рисунки с изображением истории блудного отпрыска, на окнах герань, в комнате была постель за пестрой занавеской. Странник предложил Самсону Вырину так звали смотрителя и его дочери разделить с ним трапезу, и появилась непосредственная обстановка, располагающая к симпатии. Теснее лошадки были поданы, а странник все не желал расстаться со своими новыми знакомыми.

Избегало несколько лет, и опять довелось ему ехать этим трактом. Он с нетерпением ждал встречи с давними знакомыми. Вошед в комнату, он узнал былую обстановку, но все кругом демонстрировало ветхость и небрежение. Не было в доме и Дуни. Устаревший смотритель был угрюм и неразговорчив, лишь стакан пуншу расшевелил его, и странник услышал грустную историю исчезновения Дуни. Случилось это три года вспять. На станцию прибыл юный офицер, который очень спешил и гневался, что длинно не подают лошадей, но, лицезрев Дуню, смягчился и даже остался ужинать. Когда же лошадки прибыли, офицер неожиданно почувствовал сильное недомогание. Прибывший лекарь нашел у него горячку и прописал полный покой. На 3-ий денек офицер был теснее здоров и собрался уезжать. Денек был воскресный, и он предложил Дуне довезти ее до церкви. Отец дозволил дочери поехать, не предполагая ничего худенького, но все же им овладело беспокойство, и он побежал к церкви. Обедня теснее кончилась, молящие расползались, а из слов дьячка смотритель вызнал, что Дуни в церкви не было. Возвратившийся вечерком ямщик, везший офицера, сказал, что Дуня отправилась с ним до следующей станции. Смотритель понял, что хворь офицера была притворной, и сам слег в сильной горячке. Поправившись, Самсон выпросил отпуск и пешком отправился в Петербург, куда, как знал он из подорожной, ехал ротмистр Минский. В Петербурге он нашёл Минского и появился к нему. Минский не сразу вызнал его, а узнав, начал уверять Самсона, что он любит Дуню, никогда ее не покинет и сделает счастливою. Он отдал смотрителю денег и выпроводил на улицу.

Самсону очень хотелось еще раз узреть дочь. Случай посодействовал ему. На Литейной увидел он Минского в щегольских дрожках, которые остановились у подъезда 3-этажного дома. Минский вошел в дом, а смотритель из разговора с извозчиком вызнал, что тут живет Дуня, и вошел в подъезд. Попав в квартиру, сквозь отворенную дверь комнаты увидел он Минского и свою Дуню, великолепно одетую и с неясностью глядящую на Минского. Заметив отца, Дуня вскрикнула и без памяти упала на ковер. Разгневанный Минский вытолкал старика на лестницу, и тот отправился восвояси. И вот теснее 3-ий год он ничего не знает о Дуне и побаивается, что судьба ее такая же, как судьба многих молоденьких дур.

Через некоторое время вновь случилось рассказчику проезжать этими местами. Станции теснее не было, а Самсон с год как помер. Мальчик, отпрыск пивовара, поселившегося в Самсоновой избе, проводил рассказчика на могилу Самсона и поведал, что летом приезжала великолепная барыня с 3-мя барчатами и длинно лежала на могиле смотрителя, а ему отдала пятак серебром, добрая барыня.