подготовка рассказ о запорожской сечи всё о ней срочно из Тараса

Остап и Андрий малюсенько занимались военною школою. Сечь не обожала затруднять себя военными упражнениями и утрачивать время; юношество воспитывалось и образовывалось в ней одним опытом, в самом азарту битв, которые оттого были практически постоянны. Казаки почитали скучным занимать промежутки исследованием какой-нибудь дисциплины, не считая разве стрельбы в цель да иногда конной скачки и гоньбы за зверьком в степях и лугах; все прочее время отдавалось гульбе признаку широкого размета искренней воли. Вся Сечь представляла необычайное явление: это было какое-то постоянное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец собственный. Некие занимались ремеслами, иные держали лавочки и вели торговлю, но великая часть гуляла с утра до вечера, если в кармашках звучала возможность и добытое добро не перебежало еще в руки торгашей и шинкарей. Это общее пиршество имело в себе что-то околдовывающее. Оно не было сборищем бражников, напивавшихся с горя, но было просто неистовое разгулье веселости. Всякий приходящий сюда забывал и кидал все, что дотоле его занимало. Тут были те, у которых теснее моталась около шеи веревка. Много было и таких, которые пришли на Сечь с тем, чтобы потом сказать, что они были на Сечи и уже закаленные рыцари. Но кого здесь не было? Это странная республика была конкретно потребностию того века.  Одни только почитатели дам не могли найти здесь ничего, поэтому что даже в предместье Сечи не отважна показываться ни одна дама. Остапу и Андрию казалось очень странноватым, что при них же прибывала на Сечь бездна народу, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти люди, кто они и как их зовут? Они прибывали сюда, как словно бы возвращаясь в свой собственный дом, откуда только за час перед тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому, который обычно разговаривал:

Здравствуй! во Христа веруешь?

Верую! отвечал приходивший.

И в Троицу Святую веруешь?

Верую!

И в церковь ходишь?

Хожу.

А ну, перекрестись!

Пришедший крестился.

Ну, хорошо, отвечал кошевой, ступай же в который сам знаешь курень.

Этим заканчивалась вся церемония. И вся Сечь молилась в одной церкви и готова была защищать ее до заключительней капли крови, желая и слышать не желала о посте и воздержании. Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армяне и татары отваживались жить и вести торговлю в предместье, потому что запорожцы никогда не обожали торговаться, а сколько рука вытащила из кармашка средств, столько и уплачивали. Впрочем, участь этих корыстных торгашей была очень жалка: они походили на тех, которые селились у подошвы Везувия, поэтому что, как только у запорожцев неставало денег, то удалые разбивали их лавочки и брали всегда подарком. Сечь состояла из шестидесяти с лишком куреней, которые очень схожи были на отдельные, самостоятельные республики, а еще более на школу и бурсу малышей, живущих на всем готовом. Никто ничем не заводился и ничего не держал у себя; все было на руках у куренного атамана, который за это обычно носил заглавие батьки. У него были на руках средства, платьица, весь харч, саламата, каша и даже топливо; ему отдавали средства под сохран. Часто происходила размолвка у куреней с куренями: в таком случае дело тот же час доходило до драки. Курени покрывали площадь и кулаками ломали друг другу бока, покамест одни не пересиливали в конце концов и не брали верх, и тогда начиналась гульня. Такая была эта Сечь, имевшая столько приманок для юных людей.

Законы.

Если казак проворовался, украл какую-нибудь безделицу, это числилось теснее поношением всему казачеству: его, как безнравственного, привязывали к позорному столбу и клали около него дубину, которою всякий проходящий должен был нанести ему удар, пока таким образом не забивали его до погибели.

Не выплачивавшего должника приковывали цепью к пушке, где обязан был он посиживать до тех пор, пока кто-нибудь из друзей не решался его выкупить, оплативши за него долг.

Но более всего произвела воспоминание на Андрия страшная казнь, определенная за смертоубийство. Тут же, при нем, вырыли яму, опустили туда живого убийцу и сверх него поставили гроб, заключавший тело им убиенного, и позже обоих засыпали землею. Длинно потом все казался ему ужасный ритуал экзекуции и все представлялся этот живьем засыпанный человек вместе с страшным гробом.