краткий пересказ обелиск

В конце тёплого октябрьского денька, когда сбор теснее выращен, а природа полнилась покоем погожей озари, сорокалетний журналист одной из районных газет Гродненской области, встретив на улице знакомого, вызнал, что два денька вспять погиб ещё юный (36 лет!) учитель Миклашевич из села Сельцо. Сердечко защемило от сознания неисправимой вины. Цепляясь за заключительную возможность оправдаться перед собой, он решил ехать в Сельцо немедленно. Проезжавший мимо грузовик оказался как нельзя кстати. Устроившись на рулонах толя в кузове, журналист опустился в мемуары.
Два года вспять, на учительской конференции, Миклашевич сказал журналисту, что давно желал обратиться к нему с одним запутанным делом. Все знали, что Миклашевич в подростковом возрасте во время оккупации был как-то связан с партизанами, а его пятерых одноклассников расстреляли фашисты. Хлопотами Миклашевича в их честь был поставлен монумент. Учитель занимался историей партизанской войны на Гродненщине. И сейчас ему требовалась помощь в каком-то запутанном деле. Журналист обещал приехать и посодействовать. Но всё время откладывал поездку. До Сельца было порядка двадцати километров, и зимой он ждал, пока ослабнут морозы либо притихнет метель, весной пока подсохнет да потеплеет; летом же, когда было и сухо и тепло, все идеи занимал отпуск и хлопоты ради какого-то месяца на узком, жарком юге. И вот запоздал.
Перед его мысленным взором стала очень худая, остроплечая фигура Миклашевича, с выпирающими под пиджаком лопатками и практически мальчишеской шеей. У него было увядшее, в густых морщинах личико. Казалось, что это побитый жизнью, старый человек. Но взор безмятежный и светлый.
Трясясь на ухабах, журналист бранил суету ради призрачного ненасытного благоденствия, из-за которой остаётся в стороне более главное, а жизнь веска, когда заполнена заботою о недалёких либо далёких людях, которые нуждаются в твоей помощи.
За поворотом показался обелиск, стоявший неподалёку от автобусной остановки. Спрыгнув на землю, журналист направился к длинной аллее из древних, широкостволых вязов, в конце которой белело здание школы. Подъехавший с ящиком Столичной водки зоотехник, дал подсказку, что поминки справляют в учительском доме, за школой. Для журналиста отыскали свободное место рядом с старым, судя по орденской планке, ветераном. В это время на стол поставили несколько бутылок, и присутствующие приметно ожили. Слово брал управляющий районо Ксендзов.
Молодой ещё человек с начальственной уверенностью на личике поднял стакан и стал сказать, какой Миклашевич был хороший коммунист, активный общественник. И теперь, когда залечены раны войны, и русский люд достигнул выдающихся фурроров во всех отраслях экономики, культуры, науки и образования...
При чём здесь успехи! грохнул кулаком по столу сосед-ветеран. Мы похоронили человека! Вот дожили! Сидим, пьём в Сельце, и никто не вспомнит Холода, которого тут обязан знать каждый.
Происходило что-то такое, чего журналист не разумел, но что разумели иные. Он тихо спросил соседа справа, кто такой этот гулкий ветеран. Оказалось, что былой местный учитель Тимофей Титович Ткачук, живущий ныне в городке.
Ткачук направился к выходу. Журналист двинулся за ним. Оставаться не было смысла. Подойдя к остановке, Ткачук сел на листву, опустив ноги в сухую канаву, а журналист, не упуская из виду дорогу, побрёл к обелиску. Это было приземистое чуток выше людского роста бетонное сооружение с оградой из штакетника. Выглядел обелиск бедно, но был ухожен. Журналист удивился, увидев на чёрной железной табличке новое имя Мороз А. И., выведенное над остальными белоснежной масляной краской.
На асфальт вышел Ткачук и предложил журналисту ехать с ним на попутках. Шли молчком. Чтоб как-то разрядить обстановку, журналист спросил у Ткачука, издавна ли тот знаком