Каким образом эпиграф поясняет авторскую идея? В твореньи Куприна Гранатовый

1. Это эпиграф.  

L. van Beethoven. 2 Son. (ор. 2, N 2).  

Largo Appassionatu  

2. Это конец главы 12, в которой Вера прощается с покончившим с собой Желтковым.  

Когда она уходила, то хозяйка квартиры обратилась к ней льстивым польским тоном:  

- Пани, я вижу, что вы не как все иные, не из любопытства только. Покойный пан Желтков перед смертью произнес мне: "Если случится, что я умру и придет посмотреть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее творенье... " - он даже нарочно записал мне это. Вот посмотрите.. .  

- Покажите, - произнесла Вера Николаевна и вдруг зарыдала. - Извините меня, это воспоминание погибели так тяжело, что я не могу удержаться.  

И она прочла слова, написанные знакомым почерком:  

"L. van Beethoven. Son. N 2, op. 2. Largo Appassionato".  

3. А это практически на сто процентов заключительная 13-я глава.  

Она практически ни одной секунды не колебалась в том, что Женни сыграет то самое место из 2-ой сонаты, о котором просил этот покойник с забавный фамилией Желтков.  

Так оно и было. Она узнала с первых аккордов это необыкновенное, единственное по глубине творенье. И душа ее как словно бы раздвоилась.  

Она одновременно размышляла о том, что мимо нее прошла великая любовь, которая повторяется только один раз в тыщу лет. Вспомнила слова генерала Аносова и спросила себя: почему этот человек заставил ее слушать именно это бетховенское творенье, и еще против ее желания? И в разуме ее слагались слова. Они так совпадали в ее идеи с музыкой, что это были как словно бы куплеты, которые кончались словами: "Да святится имя Твое".  

"Вот на данный момент я вам покажу в ласковых звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, мученья и погибель. Ни жалобы, ни упрека, ни боли себялюбия я не знал. Я перед тобою - одна мольба: "Да святится имя Твое".  

Да, я предвижу страдание, кровь и смерть. И думаю, что тяжело расстаться телу с душой, но. Великолепная, похвала для тебя, страстная похвала и тихая любовь. "Да святится имя Твое".  

Вспоминаю каждый твой шаг, усмешку, взор, звук твоей поступи. Сладостной тоскою, тихой, великолепной тоскою обвеяны мои заключительные мемуары. Но я не причиню тебе пламенея. Я ухожу один, молчком, так угодно было богу и  

доле. "Да святится имя Твое".  

В предсмертный печальный час я молюсь только тебе. Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю погибель, но в сердечко полон похвалы для тебя: "Да святится имя Твое".  

Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не понимаете, как ты была прекрасна. Колотят часы. Время. И, помирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки напеваю - слава Для тебя.  

Вот она идет, все усмиряющая погибель, а я разговариваю - слава Тебе!.. "  

Княгиня Вера обняла ствол акации, прижалась к нему и плакала. Дерево мягко сотрясалось. Налетел легкий ветер и, точно сострадая ей, зашелестел листьями. Острее запахли звезды табака.. . И в это время удивительная музыка, словно бы покоряясь ее пламенею, продолжала:  

"Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единичная и заключительная любовь. Успокойся, я с тобой. Задумайся обо мне, и я буду с тобой, поэтому что мы с тобой обожали друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я ощущаю твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладостно, сладко, сладко".  

Женни Рейтер вышла из комнаты, уже кончив играть, и увидала княгиню Веру, сидящую на скамейке всю в слезах.  

- Что с тобой? - спросила пианистка.  

Вера, с глазами, блещущими от слез, неспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо, губки, глаза и сказала:  

- Нет, нет, - он меня простил теперь. Все хорошо.  

В эпиграфе названо творенье Бетховена, которое Куприн считал гимном любви. В заключительной главе писатель слагает гимн любви, перекликающийся с музыкой Бетховена.