сопоставленье "Дамы с собачкой" и "Цветочки запоздалые"

Появляется чувство, что Даму с собачкой пленили на Золотую маску так, за компанию, чтоб возвращение БДТ, долгие годы находившегося не в лучшей творческой форме, в ранг лучших театров страны смотрелось более приметным и триумфальным. Но уж больно бледно и невыразительно для кандидата на главную национальную премию смотрится этот спектакль. В нем нет ни настоящих актерских удач, ни режиссерских озарений, да и сама инсценировка вызывает сомнения.  

У Анатолия Праудина в спектакле много чего придумано. Ялтинскую ленивую курортную жизнь олицетворяют арбузы, которые серьезно и не спеша режут прямо на авансцене. Позже те же арбузы означают надгробные памятники на кладбище, куда забредают погулять Гуров и Анна Сергеевна. Можно ли придумать менее подходящую метафору? Главный реквизит в спектакле стальные вокзальные телеги для багажа: соединяясь, они служат кроватью для любовников, разъезжаясь перроном и вагоном, навсегда увозящим госпожу фон Дидериц. Но эти манипуляции смотрятся формальными и не наполненными живым ощущением. Эмблемой второй, столичной части спектакля, служит дощатый забор, которым равномерно накрывают сцену, пока Гурова и Анну не разъединит непрерывная стена. Ход, может быть, и верный, но очень уж растиражированный. В общем, здесь что ни выстрел все мимо, режиссерские находки смотрятся случайными, необязательными и не работают на идею спектакля. А есть ли здесь мысль?  

Из жизни рогатых кошек  

В одном из интервью режиссер объяснял, что пробовал понять, почему великолепное, по сущности, чувство оборачивается для героев катастрофой и непрерывным мучением. Но из инсценировки, сделанной им вместе с Натальей Скороход, такую идея выловить достаточно сложно.  

Лаконичный чеховский рассказ авторы растянули на два с половиной часа сценического действия и населили второстепенными персонажами. Здесь материализуется и супруга Гурова, у Чехова только мимолетно упомянутая: она ведет с супругом длинные споры об искусстве, звучно им восхищается и надевается гейшей из той самой оперетты, что смотрит у себя в городке Анна Сергеевна. Под ногами у Гурова непрерывно вращается некий друг дома хозяин Иванов, взахлеб повествующий о собственном свадебном путешествии в Венецию и распевающий сладкозвучную песню гондольера, которая еще длинно потом эхом звучит где-то за сценой. Есть в спектакле и собственный резонер, хозяин Смирнов, персонаж из чеховских водевилей, который не утомляется всем повторять, что быстрее вы встретите рогатую кошку, чем постоянную даму. Причем, делает это так упрямо, что начинаешь думать: не в этой ли фразе заключена главная идея спектакля?  

Вероятно, по идеи режиссера мельтешение второстепенных лиц должно было оттенить драму основных героев, которых вдруг накрыло великое чистосердечнее чувство. Но неудача в том, что в забаве Василия Реутова и Александры Куликовой этого чувства как раз и нет. Нет того напряжения, которое возникает между чеховскими героями и которое до предела электризует зрительный зал на одноименном спектакле Камы Гинкаса в столичном ТЮЗе. В кровать эти двое ложатся деловито, без страсти и амурной дрожи. Просто раздеваются до исподнего и посиживают друг против друга, пока их не окатывают из ведер водой. Остудить? Но там где не горело, и охлаждать нечего. Потому и длинные паузы, на которые так щедр режиссер, оказываются заполненными не амурным томлением и тоской, а обыкновенной хандрой. И оживление в зале вызывала разве что жива собачка, лохматый белоснежный шпиц, который напрочь переиграл бы всех актеров, если б его выносили на сцену чаще.