подберите куски из мемуаров о шукшине его современников земляков.даю много баллов

Ответ:

Разъясненье:

Мемуары о брате мне надо было написать издавна, а не двадцать с лишним лет спустя после его погибели. Но не давала прикоснуться к бумаге душевная боль, память о Васе была так живая, что и не представлялось разговаривать о нём в прошедшем медли. Тяжело вынести эту боль, которую не врачует время. Но писать надо. Да простит меня читатель за то, что в своих мемуарах о брате мне придётся разговаривать и о для себя.

Родился Вася 25 июля 1929 года в селе Сростки тогдашнего Старо-Бардинского района. Нынче это село заходит в Бийский район. Мама наша Мария Сергеевна с 1909 года, а отец Макар Леонтьевич с 1912-го. Оба уроженцы Сросток, крестьяне. 26 марта 1933 года отец в возрасте 21 года был арестован ОГПУ как якобы участник контрреволюционной повстанческой организации и осужден Особенной тройкой к высшей мере наказания расстрелу (в 1956 году дело в отношении нашего отца было прекращено, он реабилитирован посмертно). После того как отобрали отца, мать всё время ждала прихода тех же людей и с той же целью. Да и в селе то таким семьям не было ни почёта, ни почтения. Жён арестованных нарекали сибулонками. Я до сих пор не знаю, какой смысл у слова сибулонка, но, видимо, есть какая то связь с сибирским табором. Мне запомнилась наша избушка, в которой мы жили, и почему-то старый мешок, куда были уложены нехитрые манатки. Сверху в этом мешке всегда лежала чугуночка. В этой чугуночке мама варила кашу или затируху (вкрутую замешенное и растёртое в крошки тесто), обычно варили её на молоке.

В школе зимой мы занимались в стареньких фуфайчонках. Валенки у Васи были подшиты, но эта подшивка нередко отлетала, и он перетягивал её верёвочкой. Я же прогуливалась в самотканом платье (матерью вытканном и ею же сшитом). Такое платьице, если выстираешь, выполоскаешь, можно ставить (не вешая) сушить стоит, как на манекене. Вася такие рубахи не носил. Писали мы на ветхих, пожелтевших от времени книгах ручками-палочками, выломанными из травяного веника. В мою повинность входило готовить чернила из сажи, которую я наскребала из печного чувала и разводила жаркой водой, а позже долго-длинно мешала. Разводили и марганцовку, но она была недостатком. В военные суровые годы, неподражаемо в летнее время, мужская работа легла на плечи дам и подростков. С 11 13-летних спрос был таким же, как со взрослых. Но маме было нелегко упросить бригадира, чтобы 12 летнего Васю брали в колхоз на какие-нибудь работы. Он обожал коней и желал, чтоб его брали водовозом, как говорили, на табачок. Бригадир не соглашался. Мал ещё, говорит, ему и ведро воды не поднять, и жеребца не запрячь. Тягостный труд, который выпал на долю наших мальчиков, не омрачил их ребяческие годы. Они, хотя и рано повзрослели, всё одинаково водили свои забавы, шалили в чужих садах и огородах Книги к нему пришли как-то сходу, они не были его увлечением с ребяческих лет, но он резко сменил забаву в бабки на книжки. Читал всё подряд без разбору, а мать побаивалась, что он зачитается и сойдёт с ума. Все его школьные учебники были без корочек. Когда мы были дома, он в эти корочки от учебников вкладывал художественную книжку, ставил её на стол и читал. Мы лицезрели, что у него, например, География, а через некоторое время он ставил перед собой Историю. Брал Вася книжки из библиотеки и тайком из школьного шкафа, который стоял в коридоре. Это были тоненькие брошюры о Мичурине, Лысенко, Происхождение жизни на земле и много-много иных. Читал днём и ночкой. Даже ухитрялся читать при лунном свете или с жировухой. Наливая во флакончик жира, протягивал верёвочку (фитилёк) через картофельный пластик, укрывался одеялом с головой и читал. А единожды заснул с этим горящим фитильком и чудом не задохнулся. Но одеяло всё-таки прожёг. В зимнее время мы залезали втроём на любимую русскую печку, ставили рядышком лампу. Вася ложился с краю, мама в cepeдине, а я у стены, и он читал нам. Злился, переживал, когда мы с мамой начинали засыпать, заставлял нас пересказывать прочитанное либо сказать, на чём он тормознул. Но так как ни та, ни иная ничего не могли ему ответить вопил. Окончив 7 классов, Вася и ещё три его сверстника поехал обучаться в Бийский авто техникум. Приезжая домой на каникулы либо на выходной денек, он успевал и на вечёрку сходить с гармошкой, и втюриться, и с конкурентом дела узнать, и что-то писал, но читать написанное никому не давал. А единожды он попросил меня выслать пакет в Москву в журнал Затейник. На обратном адресе была написана фамилия Шукшин. В последующий приезд я его спросила, почему он написал эту фамилию, а не Священников. Он ответил, что его как Попова знают все, а вот о Шукшине только могут додуматься. Дело в том, что мы с Васей носили мамину девичью фамилию Попова, поэтому что отец был репрессирован, и мать опасалась оставлять нас на фамилии отца. И только при получении паспортов мы стали Шукшины. Ещё на втором курсе техникума у Васи не сложились дела с учительницей английского языка, и на 3-ем он решил бросить его.

Ответ:

Однажды в свободный от съёмок день мы с Василием Макаровичем гуляли по Владимиру и зашли в магазин грампластинок. Продавался большой набор с записями Шаляпина. Шукшин здесь же его покупал. В гостинице мы раздобыли проигрыватель, и Шукшин, забрав его, ушёл к для себя в номер. Скоро у меня раздался телефонный звонок, Василий Макарович очень торопливым, встревоженным голосом попросил спуститься к нему. Я никогда не видел такого Шукшина. Чем-то всполошённый, он резко расхаживал по комнате, покрасневшие глаза и постоянно вздрагивающие скулы выдавали его волнение. Послушай! сказал он абсолютно изменившимся гласом и включил проигрыватель. Зазвучала песня в выполнении Фёдора Ивановича Шаляпина: Жили двенадцать злодеев, жил Кудеяр атаман, много грабители пролили крови правдивых христиан!.. Шукшин посиживал абсолютно потрясённый. Он весь был во власти песни.

Объяснение: