кто таковой Пимен в Борисе Годунове

ПИМЕН центральный персонаж катастрофы А.С.Пушкина Борис Годунов (1825), монах-летописец Чудова монастыря, старец смиренный и кроткий, под началом которого состоит юный инок Григорий Отрепьев, будущий Самозванец. Материал для этого образа (как и для иных) Пушкин почерпнул из Истории Н.М.Карамзина, а также из эпистолярной и житийной литературы XVIШв. (К примеру, рассказ П. о кончине Федора Иоанновича основан на сочинении патриарха Иова.) Пушкин писал, что характер П. не есть его изобретение: В нем собрал я черты, пленившие меня в наших ветхих летописях. К этим чертам поэт отнес умилительную кротость, простодушие, нечто детское и совместно мудрое, усердие, набожность в отношении к власти короля, данной от Господа. П. герой одной сцены, пятой картины трагедии. Роль П. условно невелика. Но функция этого персонажа в развитии сюжета, в сцеплениях мыслях, образов главна и веска. Коллизия катастрофы в сцене с П. получает значительные прояснения. Из рассказа Шуйского в первой картине знаменито о цареубийстве, абсолютном в Угличе, назван его виновник Борис Годунов. Но Шуйский свидетель косвенный, заставший на месте событий свежие следы. П. единственный среди персонажей свидетель, видевший своими глазами зарезанного царевича, слышавший своими ушами, как под топором злодеи раскаялись и окрестили Бориса. Для Шуйского гибель Димитрия элементарна, как всякое политическое убийство, коим нет числа. В тех же понятиях думает и Воротынский, желая его реакция более чувственна: Страшное злодейство! Совсем другая (по тональности, по смыслу) оценка П.: О ужасное, диковинное горе! Ужасным и диковинным это горе является поэтому, что грех Бориса ложится на всех, к нему все оказываются причастными, ибо владыкою себе цареубийцу мы нарекли. В словах П. не просто добронравная оценка, в которой нельзя отказать самому Годунову (пытки совести терзают и его). П. судит бытийственно: правонарушение сделал один человек, а держать ответ надобно всем. Предстоит невиданное горе, идущее на Русь, истинная неудача государству московскому. (Комедия о настоящей неудаче государства столичного одно из черновых заглавий пушкинской катастрофы.) П. еще не знает, как проявится это горе, но его предчувствие делает монаха милосердным. Поэтому он наказывает отпрыскам быть кроткими: пускай они, поминая собственных королей, за грехи, за черные деянья, Спасателя смиренно упрашивают. Здесь находится существенное отличие от суда Юродивого, отказавшего Борису в мольбе. Симметрия этих образов, П. и Юродивого, издавна увидена и изучена, в частности, В.М.Непомнящим. Однако близость персонажей не означает, что они одинаково выражают глас народа, глас божий. Реализм Пушкина в том и состоит, что каждый его герой имеет свой глас. Драматургия сцены в келье Чудова монастыря строится на контрасте спокойствия П. (неизменный эпитет: минувшее lt; ...gt; спокойно и молчаливо, его смирный вид, смирно взирает на правых и виноватых) и смятения Григория, чей покой бесовское мечтанье тревожило. В продолжении всей сцены П. старается уверить Отрепьева в тщетности мирских потех и в блаженстве иноческого служения. Но его мемуары о весело проведенной юности, о гулких пирах и боевых схватках только распаляют воображение Григория. Рассказ же о Димитрии, необыкновенно неосторожное упоминание он был бы твой ровесник, провоцируют чудную идея, которая определит дальнейший ход событий. П. как бы производит Григория в самозванцы, при этом совершенно ненамеренно. В теории драмы такое деянье именуется перипетией (сообразно Аристотелю, сменой делаемого в противоположность). Вследствие перипетии завязка катастрофы затягивается в драматургический узел. В опере М.П. Мусоргского Борис Годунов (1868-1872) роль П. была расширена. Ему композитор (и создатель либретто) передал рассказ Патриарха (пятнадцатая картина катастрофы Королевская дума) о удивительном прозрении слепого пастуха перед гробом принца Димитрия. В опере этот рассказ следует после сцены с Юродивым (в катастрофы перед ней) и становится заключительным ударом судьбы, наказывающей детоубийцу. Самые известные исполнители роли П. И.В.Самарин (Малый театр, 1880), В.И.Качалов (МХТ, 1907); в опере В.Р.Петров (1905) иМ.Д.Михайлов(1936).