короткое содержание рассказа убийство - Чехов

Ответ:

На станции Прогонной служили всенощную. Перед великим образом, написанным ясно, на золотом фоне, стояла масса станционных служащих, их жен и малышей, а также лесорубов и пильщиков, работавших поблизости по полосы. Все стояли в безмолвии, зачарованные блеском огней и воем метели, которая ни с того, ни с этого разыгралась на дворе, невзирая на канун Благовещения. Служил старик священник из Веденяпина; напевали псаломщик и Матвей Терехов.

Личико Матвея блистало радостью, он напевал и при этом вытягивал шейку, как словно желал взлететь. Напевал он тенором и канон читал тоже тенором, сладостно, внушительно. Когда напевали Архангельский глас, он помахивал рукою, как регент, и, стараясь подладиться под глухой стариковский бас дьячка, выводил своим тенором что-то небывало трудное, и по личику его было видно, что испытывал он большое наслаждение.

Но вот всенощная окончилась, все тихо разошлись, и стало вновь мрачно и пусто, и наступила та самая тишь, какая посещает только на станциях, сиротливо стоящих в поле либо в лесу, когда ветер подвывает и ничего не слышно больше и когда чувствуется вся эта пустота кругом, вся тоска медлительно текущей жизни.

Матвей жил близко от станции, в трактире собственного двоюродного брата. Но ему не хотелось домой. Он посиживал у буфетчика за прилавком и говорил вполголоса:

У нас на изразцовом заводе был собственный хор. И обязан я для вас увидеть, хотя мы и обыкновенные мастера были, но пели мы по-истинному, великолепно. Нас нередко приглашали в город, и когда там викарный владыка Иоанн изволил служить в Троицкой церкви, то архиерейские певчие напевали на правом клиросе, а мы на левом. Только в городке сетовали, что мы долго поем: заводские, говорили, тащат. Оно правда, мы Андреево стояние и Хвалу начинали в седьмом, а кончали после одиннадцати, так что, посещало, придешь домой на завод, а теснее первый час. Превосходно было! вздохнул Матвей. Очень даже превосходно, Сергей Никанорыч! А здесь, в родительском доме, никакой радости. Самая ближняя церковь в пяти милях, при моем слабеньком здоровье и не дойдешь туда, певчих нет. А в семействе нашем никакого спокойствия, денек-деньской шум, ругань, нечистота, все из одной чашечки едим, как мужики, а щи с тараканами Не дает бог здоровья, а то бы я издавна ушел, Сергей Никанорыч.

Матвей Терехов был еще не стар, лет 45, но выражение у него было болезненное, личико в морщинах; и водянистая, прозрачная бородка совсем уже поседела, и это старило его на много лет. Сказал он слабеньким гласом, осмотрительно и, кашляя, брался за грудь, и в это время взор его становился неспокойным и беспокойным, как у очень мнительных людей. Он никогда не сказал определенно, что у него болит, но обожал длинно говорить, как единожды на заводе он поднял тяжкий ящик и надорвался и как от этого образовалась грызь, заставившая его бросить службу на изразцовом заводе и вернуться на отчизну. А что означает грызь, разъяснить он не мог.

Признаться, не люблю я брата, продолжал он, наливая для себя чаю. Он мне старший, грех осуждать, и опасаюсь господа господа, но не могу утерпеть. Человек он надменный, суровый, бранный, для собственных родственников и тружеников истязатель, и на духу не посещает. В прошедшее воскресенье я прошу его нежно: Братец, поедемте в Пахомово к обедне! А он: Не поеду, там, разговаривает, поп картежник. И сюда не пошел сейчас, поэтому, разговаривает, веденяпинский священник курит и водку пьет. Не любит духовенства! Сам для себя и обедницу служит, и часы, и вечерню, а сестрица ему вместо дьячка. Он: богу помолимся! А она узким голосочком, как индюшка: господи помилуй!.. Грех, да и только. Каждый денек ему разговариваю: Одумайтесь, братец! Раскайтесь, братец! а он без внимания.

Сергей Никанорыч, буфетчик, налил 5 стаканов чаю и понес их на подносе в дамскую. Чуть он вошел туда, как послышался крик:

Как ты подаешь, поросячья рожа? Ты не умеешь подавать!

Это был голос начальника станции. Послышалось трусливое бормотанье, позже опять крик, сердитый и резкий:

Пошел вон!

Буфетчик возвратился очень сконфуженный.

Было время, когда угождал и графам, и дворянам, проговорил он тихо, a теперь, видите, не умею чай подать Обозвал при священнике и дамах!

Буфетчик Сергей Никанорыч когда-то имел великие средства и держал буфет на высококлассной станции, в губернском городке, где перекрещивались две дороги.