как описан швабрин в сцене экзекуции

Пугачев уехал. Я длинно глядел на белоснежную степь, по которой неслась его тройка. Люд разошелся. Швабрин скрылся. Я воротился в дом священника. Все было готово к нашему отъезду; я не желал более мешкать. Добросердечно наше все было уложено в ветхую комендантскую повозку. Ямщики мигом заложили лошадок. Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей, похороненных за церковью. Я желал ее проводить, но она просила меня бросить ее одну. Через несколько минут она воротилась, обливаясь молчком тихими слезами. Повозка была подана. Отец Герасим и жена его вышли на крыльцо. Мы сели в кибитку втроем: Марья Ивановна с Палашей и я. Савельич забрался на облучок. Прощай, Марья Ивановна, моя голубушка! прощайте, Петр Андреич, сокол наш светлый! сказала добрая попадья. Счастливый путь, и дай бог для вас обоим счастия! Мы поехали. У окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злость. Я не хотел праздновать над уничтоженным неприятелем, и направил глаза в другую сторону. Наконец мы выехали из крепостных ворот и навек оставили Белогорскую крепость. "
Трибунал:
Судьи мои, начинавшие, казалось, слушать ответы мои с некоторою благосклонностию, были снова предубеждены противу меня при виде моего смущения. Гвардейский офицер потребовал, чтобы меня поставили на очную ставку с основным доносчиком. Генерал приказывал кликнуть вчерашнего лиходея. Я с живостию обратился к дверям, ждя появления своего обвинителя. Через несколько минут загремели цепи, двери отворились, и вошел Швабрин. Я удивился его перемене. Он был ужасно худ и бледен. Волоса его, недавно темные как смоль, абсолютно поседели; длинная борода была всклокочена. Он повторил обвинения свои слабеньким, но смелым гласом. По его словам, я отряжен был от Пугачева в Оренбург разведчиком; ежедневно выезжал на перестрелки, чтобы передавать письменные известия о всем, что делалось в городке; что в конце концов явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить собственных товарищей-изменников, чтобы занимать их места и воспользоваться заслугами, раздаваемыми от самозванца. Я выслушал его молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гадким лиходеем, оттого ли, что себялюбье его мучалось при идеи о той, которая отвергла его с презрением; оттого ли, что в сердечко его таилась искра того же чувства, которое и меня принуждало молчать, как бы то ни было, имя дочери белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии. Я утвердился еще более в моем намерении, и когда судьи спросили: чем могу опровергнуть показания Швабрина, я отвечал, что держусь первого собственного объяснения и ничего иного в оправдание для себя сказать не могу. Генерал приказывал нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно посмотрел на Швабрина, но не сказал ему ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги. Меня вновь отвели в тюрьму и с тех пор теснее к допросу не добивались. "
Вот еще описание Швабрина:
Он отпер двери. Огонь ворвался и взвился по бревнам, законопаченным сухим мохом. Батюшка выстрелил из пистолета и шагнул за пылающий порог, закричав: Все за мною . Я поймал за руки матушку и Марью Ивановну и живо вывел их на воздух. У порога лежал Швабрин, простреленный дряхлою рукой отца моего; масса разбойников, бегавшая от внезапной нашей вылазки, тотчас ободрилась и начала нас окружать. Я успел нанести еще несколько ударов, но кирпич, успешно брошенный, угодил мне прямо в грудь. Я упал и на минутку лишился эмоций. Пришед в себя, увидел я Швабрина, сидевшего на окровавленной травке, и перед ним все наше семейство. Меня поддерживали под руки. Толпа крестьян, казаков и башкирцев окружала нас. Швабрин был страшно бледен. Одной рукою прижимал он раненый бок. Личико его изображало мучение и злость. Он медленно поднял голову, посмотрел на меня и произнес слабеньким и невнятным голосом:
Вешать его и всех не считая ее