(58)Валентинка ожидала, что произнесет мама. (59)Неужели она тоже согласится с теми

В сумерки, после того как убрали скотину, к мамы пришли гости. Стол был накрыт, бурлил самовар, и лепёшки красовались в широком блюде.
Первой ввалилась в избу толстая тётка Марья в широком сборчатом полушубке. Она размашисто перекрестилась на передний угол и, по старинному обычаю, отвесила поклоны сначала деду, затем мамы. Потом разделась, но оставила на плечах великий пёстрый платок. И Валентинке сходу вспомнилась ватная грелка-бабушка, которую мать сажала на жаркий чайник.
Тётка Марья поглядела на ребят и зычно спросила:
Живы, пострелы?
Живы! кликнула Таиска.
А новенькая-то у вас где? Приёмыш-то?
Романок ткнул Валентинку пальцем:
Вот она!
Валентинка побагровела и опустила глаза.
Да-а неодобрительно протянула тётка Марья. Ничего бы девчонка, да уж больно худа. Ишь ножки-то какие тоненькие!.. Ну куда же в деревню такую? Ни на воз подать, ни с воза принять
Вот и я так-то разговариваю, отозвался дед. В деревне жить на земле работать. А землю, братцы, обожать надобно. Ну, а где ж ей! Дама!
В избу вошла ещё одна гостья, бабка Устинья, высочайшая старуха, сухощавая, подобранная. Она поклонилась владельцам и, поджав тонкие губки, уставилась на Валентинку:
Эту девчонку-то брали?
Эту, ответила мама.
М-м Ну и что ж вы с ней делать будете?
А что делать? Пусть растёт!
Растёт-то растёт. Да что из неё вырастет? Ни отца её ты не знаешь, ни мамы. А что они за люди были? Может, превосходные, а может, и не очень
Валентинка посмотрела на бабку Устинью и снова опустила реснички.
Во как зыркнула, видели?! охнула бабка Устинья. Так и съела глазами-то!
Садитесь чай пить, произнесла мать, милости прошу.
Только сели за стол, загремела в сенях дверь, и явилась новая гостья тётка Василиса, по прозванию Грачиха. Так окрестили её за большой нос. Она тоже сразу стала осматривать Валентинку:
Ай-яй! Сходу видно, что не нашенская: ишь какое лицо-то белоснежное! Приживётся ли она у нас на чёрном хлебе-то?
Валентинка ушла в тёмную светлицу и села в уголок. Уж очень досадно, когда тебя рассматривают, словно какую-нибудь вещь!
Бабы за столом побеседовали о войне, о том, что наши, слышно, гонят германцев; о том, что завтра всем колхозом возить дрова на станцию; о холстах, которые хорошо на данный момент белить: солнышко начинает пригревать и снег стал едкий, все пятнышка отъедает А позже опять заговорили про Валентинку.
И куда ты, Дарья, набираешь себе ребят? начала тётка Марья. Время тяжелое, семья у тебя великая, мужчина твой на войне либо вернётся, или нет И не работница она: уж такая-то хлипкая! Да с ней в поле-то нагоришься!
Нет, нет, не будет добра, подхватила бабка Устинья. Не будет она тебя, Дарья, ни любить, ни почитать. Как есть ты ей чужая, так чужая и останешься. Да она и по масти-то к твоей семье не подходит: вы все белёсые, а она вишь тёмная!
Э, бабы, много-ка для вас! сделала возражение Грачиха. Можно ведь и по-иному рассудить. Ну, а куда, скажем, вот таким сиротинкам деваться? Ведь на данный момент война. Малюсенько ли их, горемык, остается? Что же сейчас делать! Уж как-нибудь
Валентинка ожидала, что скажет мама. Неуж-то она тоже согласится с теми 2-мя? Что же тогда делать Валентинке? Как жить в этом доме, где её никто не будет обожать?
Мама выслушала собственных гостей, оглянулась, нет ли здесь Валентинки, и произнесла в раздумье:
Что семья у меня великая это меня не печалит: хлеба на всех хватит. Что работница из неё превосходная не выйдет ну что же делать! Как сумеет, так и сработает. И это меня не заботит. Но вот что меня заботит, бабы, продолжала мама печально, что меня печалит, так это одно: не идёт в родню, не ластится. Не зовёт меня мамой, никак не зовёт. Не желает! Либо уж и взаправду, как была чужой, так чужой и останется?
Валентинка вздохнула.
Она глядела из собственного угла на мама, которая посиживала в кухне за столом, задумчиво подпершись рукою.
Мать мать неслышно шепнула Валентинка.
Ей хотелось соединить это слово и эту даму. Но ничего не выходило. Дама оставалась тётей Дашей. И с этим Валентинке ничего нельзя было поделать.
В тот же вечер, проводив гостей, мама достала чернила и перо, попросила у Груши бумаги и села писать письмо. Она писала письмо на фронт своему мужу о том, что с делами в колхозе понемногу управляются, что в доме всё благоприятно и что ребятишки здоровы и ожидают отца.
А ещё вот что, писала она, нужен мне твой совет. Я брала в дом девченку Валентинку сироту, беженку. Размышляю, что я это хорошо сделала. Но вот некие люди разговаривают, что бесполезно, и бранят меня за это. Что ты скажешь? Как присоветуешь? А может, люди правду разговаривают, что чужое не приживается?..