Нарисуйте словесный портрет Акакия Акакиевича в момент получения шинели.

Меж тем Акакий Акакиевич  

шел в самом торжественном расположении всех эмоций. Он ощущал всякий миг  

минутки, что на плечах его новая шинель, и несколько раз даже усмехнулся от  

внутреннего наслаждения. В самом деле, две выгоды: одно то, что тепло, а  

иное, что хорошо. Дороги он не приметил вовсе и очутился вдруг в  

департаменте; в швейцарской он сбросил шинель, осмотрел ее кругом и поручил в  

особенный надзор швейцару. Неведомо, каким образом в департаменте все  

вдруг узнали, что у Акакия Акакиевича новенькая шинель и что уже капота более не  

существует. Все в ту же минуту выбежали в швейцарскую глядеть новейшую шинель  

Акакия Акакиевича. Начали поздравлять его, приветствовать, так что тот  

поначалу толъко улыбался, а потом сделалось ему даже постыдно. Когда же все,  

приступив к нему, стали разговаривать, что необходимо вспрыснуть новейшую шинель и что,  

по последней мере, он обязан задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся  

абсолютно, не знал, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться. Он  

теснее минут через несколько, весь закрасневшись, начал было уверять достаточно  

наивно, что это совсем не новенькая шинель, что это так, что это ветхая  

шинель. В конце концов один из чиновников, какой-то даже ассистент столоначальника,  

возможно для того, чтоб показать, что он никак не гордец и знается даже с  

низшими себя, произнес: "Так и быть, я заместо Акакия Акакиевича даю вечер и  

прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сейчас именинник".  

Бюрократы, натурально, здесь же поздравили ассистента столоначальника и приняли  

с охотою предложение. Акакий Акакиевич начал было отговариваться, но все  

стали говорить, что неучтиво, что просто стыд и срам, и он уж никак не мог  

отрешиться. Вобщем, ему потом сделалось приятно, когда вспомнил, что он  

будет иметь чрез то случай пройтись даже и ввечеру в новой шинели. Этот весь  

денек был для Акакия Акакиевича точно самый великой праздничный праздничек.  

Он возвратился домой в самом счастливом расположении духа, скинул шинель и  

повесил ее заботливо на стенке, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и  

позже нарочно вынул, для сопоставленья, прежний капот собственный, совершенно  

расползшийся. Он взглянул на него, и сам даже засмеялся: такая была далекая  

разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался, как только прибывало  

ему на разум положение, в котором находился капот. Пообедал он весело и после  

обеда уж ничего не писал, никаких бумаг, а так чуть-чуть посибаритствовал на  

постели, пока не потемнело.