помогите безотлагательно, мне нужен отрывок из рассказа "Муму" (нужен отрывок "прощание

А Герасим всё греб да греб. Вот теснее Москва осталась назади. Вот теснее потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Повеяло деревней. Он бросил весла, приник головой к Муму, которая посиживала перед ним на сухой перекладинке дно было залито водой, и остался недвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городку. В конце концов Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на личике, окружил веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шейку Муму, поднял ее над рекой, в заключительный раз поглядел на нее Она наивно и без страха посматривала на него и немного махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный денек был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он опять раскрыл глаза, по-былому торопились по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, малюсенькие волны, по-прошлому поплескивали они о бока лодки, и только далековато назади к берегу разбегались какие-то широкие круги.

Дело было к вечеру. Он шел тихо и смотрел на воду. Вдруг ему показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он наклонился и увидел маленького щенка, белоснежного с темными пятнышками, который, невзирая на все свои усердья, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худым телом. Герасим посмотрел на злосчастную собачонку, схватил ее одной рукой, сунул ее к себе в пазуху и пустился великими шагами домой. Он вошел в свою конурку, уложил спасенного щенка на постели, прикрыл его своим тяжелым армяком, сбегал сперва в конюшню за соломой, позже в кухню за чашечкой молока. Осторожно откинув армяк и разостлав траву, поставил он молоко на постель. Бедной собачонке было всего недели три, глаза у ней прорезались не так давно; один глаз даже казался немножко больше другого; она еще не искусна пить из чашечки и только дрожала и щурилась. Герасим брал ее легонько двумя пальцами за голову и принагнул ее мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь. Герасим смотрел, смотрел да как засмеется вдруг... Всю ночь он копался с ней, укладывал ее, обтирал и уснул в конце концов сам возле нее каким-то веселым и тихим сном.