известье на тему роман о тристане

Рыцарский роман один из главных жанров куртуазной средневековой литературы, который возник в феодальной среде в эру расцвета рыцарства, впервые во Франции в середине 12 века. Воспринял от смелого эпоса мотивы беспредельной отваги и благородства. В рыцарском романе на первый план выдвигается анализ психологии индивидуализированного героя-рыцаря, совершающего подвиги не во имя рода либо вассального долга, а ради собственной славы и прославления возлюбленной. Обилие экзотичных описаний и фантастических мотивов сближает рыцарский роман со сказками, литературой Востока и дохристианской мифологией Центральной и Северной Европы. На развитие рыцарского романа оказали воздействие переосмысленные сказания древних кельтов и германцев, а также писатели античности, необыкновенно Овидий.

Роман о Тристане и Изольде, бесспорно, относится к этому жанру. Но в этом творении есть немало того, что для традиционных рыцарских романов характерно не было. Так, к примеру, любовь Тристана и Изольды совершенно лишена куртуазности. В куртуазном рыцарском романе рыцарь совершал подвиги ради любви к Великолепной Даме, которая являлась для него живым телесным воплощением Мадонны. Потому рыцарь и Дама обязаны были обожать друг друга платонически, а супруг её (как правило, повелитель) об этой любви знает. Тристан же и Изольда, его любовь грешники в свете не только средневековой, но и христианской морали. Они озабоченны только одним скрыть от окружающих и во что бы то ни стало продлить беззаконную страсть. Такова роль богатырского прыжка Тристана, его бессчетных притворств, многосмысленной клятвы Изольды во время божьего суда, ее жестокости по отношению к Бранжьене, которую Изольда желает погубить за то, что она знает слишком много, и т. п. Поглощенные необоримым желанием быть вкупе, хахали попирают и людские и божеские законы, более того, они обрекают на поругание не только свою собственную честь, но и честь короля Марка. А ведь дядя Тристана один из благороднейших героев, который по-человечески прощает то, что обязан покарать как повелитель. Любя собственного племянника и свою супругу, он желает быть ими обманутым, и в этом не слабость, а величие его образа. Одной из самых поэтичных сцен романа является эпизод в лесу Моруа, где повелитель Марк, застигнув спящих Тристана и Изольду и видя меж ними оголенный клинок, с готовностью их прощает (в кельтских сагах оголенный клинок разделял тела героев до того, как они стали хахалями, в романе же это обман).  

В какой-то степени героев выгораживает то, что не они виноваты в собственной страсти, они полюбили совсем не поэтому, что, что его, скажем, завлекла белокурость Изольды, а ее доблесть Тристана, но поэтому, что герои по ошибке выпили любовный напиток, предназначенный совсем для другого варианта. Таким образом, любовная страсть изображается в романе как итог действия темного начала, врывающегося в ясный мир общественного миропорядка и грозящая повредить его до основания. В этом столкновении 2-ух непримиримых принципов теснее заложена возможность трагедийного конфликта, делающая Роман о Тристане и Изольде принципно докуртуазным твореньем в том отношении, что куртуазная любовь может быть сколь угодно драматичной, но она всегда удовлетворенность. Любовь Тристана и Изольды, же напротив, приносит им одно страдание.  

Они изнывали поврозь, но ещё больше мучались, когда были вкупе. Изольда стала царицой и живет в горе, пишет французский ученый Бедье, в девятнадцатом веке пересказавший роман в прозе, У Изольды страстная, нежная любовь и Тристан с нею, когда угодно, и днём и ночкой. Даже во время скитаний в лесу Моруа, где влюблённые, были счастливей, чем в великолепном замке Тинтажеле, их счастье отравляли тяжелые идеи.  

Кто-то может сказать, что нет ничего лучше любви, сколько бы ложек дёгтя в этой бочке мёда не было, но по великому счету то, чувство, которое испытывают Изольда и Тристан, любовью не является. Очень многие сходятся в том, что любовь это соединение физического и духовного влечений. А в Романе о Тристане и Изольде представлено только одно из их, а конкретно плотская страсть.