краткий пересказ рассказа уха без соли

К ветеринарному врачу в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес закрученого в рваную ватную куртку малюсенького теплого зайца. Заяц вопил и часто подмигивал красноватыми от слез очами 
Ты что, одурел? кликнул ветеринарный врач. Быстро будешь ко мне мышей таскать, оголец! 
А вы не бранитесь, это заяц особый, хриплым шепотом сказал Ваня. Его дед прислал, приказывал врачевать. 
От чего лечить-то? 
Лапы у него пожженные. 
Ветеринарный врач повернул Ваню личиком к двери, толкнул в спину и прикрикнул вослед: 
Валяй, валяй! Не умею я их врачевать. Зажарь его с луком деду будет закуска. 
Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стенку. По стенке потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой. 
Ты чего, малый? спросила Ваню милосердая бабка Анисья; она привела к ветеринару свою единственную козу.- Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что? 
Пожженный он, дедушкин заяц, произнес тихо Ваня. На лесном пожаре лапы для себя пожег, бежать не может. Вот-вот, смотри, умреть. 
Не умреть, малый, прошамкала Анисья. Скажи дедушке собственному, ежели великая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу. 
Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бегал с босыми ногами по горячей песочной дороге. Недавнешний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Благоухало гарью и сухой гвоздикой. Она большими островами росла на полянах. 
Заяц стонал. 
Ваня нашел по дороге пушистые, покрытые серебряными мягенькими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц поглядел на листья, уткнулся в них головой и затих. 
Ты чего, серый? тихо спросил Ваня. Ты бы поел. 
Заяц безмолвствовал. 
Ты бы поел, повторил Ваня, и голос его задрожал. Может, пить желаешь? 
Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза. 
Ваня брал его на руки и побежал напрямик через лес надобно было побыстрее дать зайцу напиться из озера. 
Невиданная жара стояла в то лето над лесами. Утром наплывали череды белоснежных туч. В полдень облака быстро рвались ввысь, к зениту, и на очах уносились и пропадали где-то за границами неба. Горячий ураган дул теснее две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, перевоплотился в янтарный камень. 
Наутро дед надел чистые онучи(1) и новые лапти, взял посох и кусок хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совершенно притих, только иногда содрогался всем телом и конвульсивно охал. 
Суховей вздул над городом облако пыли, мягенькой, как мука. В ней летал куриный пух, сухие листья и солома. Издалече казалось, что над городом дымит тихий пожар. 
На базарной площади было очень пусто, жарко; извозчичьи лошадки спали около водоразборной будки, и на головах у их были надеты соломенные шапки. Дед перекрестился. 
Не то лошадь, не то невеста шут их разберет! произнес он и сплюнул. 
Длинно спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый ветхий человек в пенсне и в кратком белом халатике сердито пожал плечами и произнес: 
Это мне нравится! Достаточно странноватый вопрос! Карл Петрович Корш спец по ребяческим болезням теснее три года как закончил принимать пациентов. Для чего он вам? 
Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от робости, рассказал про зайца. 
Это мне нравится! -произнес аптекарь. Занимательные пациенты завелись в нашем городе. Это мне примечательно нравится! 
Он сердито снял пенсне, протер, опять нацепил на нос и уставился на деда. Дед безмолвствовал и топтался на месте. Аптекарь тоже молчал. Безмолвие становилось трудным. 
Почтовая улица, три! вдруг в сердцах кликнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книжку. Три! 
Дед с Ваней добрели до Почтовой улицы как раз впору из-за Оки входила высочайшая гроза. Ленивый гром потягивался за горизонтом, как заспанный силач распрямлял плечи и нехотя потряхивал землю. Сероватая рябь пошла по реке. Бесшумные молнии украдкой, но быстро 
и очень колотили в луга; далеко за Полянами теснее горел стог сена, зажженный ими. Большие капли дождика падали на пыльную дорогу, и скоро она стала похожа на лунную поверхность: каждая капля оставляла в пыли махонький кратер. 
Карл Петрович играл на рояле нечто грустное и мелодичное, когда в окне появилась растрепанная борода деда. 
Через минуту Карл Петрович теснее злобился. 
Я не ветеринарный врач, сказал он и захлопнул крышку рояля. Тотчас же в лугах проворчал гром. Я всю жизнь лечил малышей, а не зайцев. 
Что ребенок, что заяц все одно, упрямо пробормотал дед. Все одно! Полечи, яви милость! Ветеринарному врачу нашему такие дела неподсудны. Он у нас коновал. Этот заяц, можно сказать, спасатель мой: я ему жизнью должен, признательность оказывать обязан, а ты разговариваешь кинуть! одал зайца. Присылал даже письма с марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал доктору письмо: 
Заяц не подкупной, жива душа, пусть живет на воле. При сем остаюсь Ларион Маленцы. Заяц дремал. Я наклонился над ним с фонарем и увидел, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я понял все.