краткое описание рассказа Шукшина "Миль пардон мадам"

Российская историческая библиотека

Шукшин Миль пардон, мадам короткое содержание

Бронька Пупков легкий на ногу и на слово мужчина, хороший охотник, любитель прихвастнуть и приврать. Свою быструю и живую речь он то и дело сопровождает возлюбленной поговоркой: Миль пардон, мадам! Больше всего на свете Бронька любит говорить вымышленную байку о том, как по заданию отчизны проник во время войны в бункер самого Адольфа Гитлера и совершил безуспешное покушение на него: стрелил, но промахнулся. В деревне все знают рассказ Броньки и смеются над ним. Поэтому он ведает свою историю не землякам, а мещанам, которые часто приезжают в его родные места отдохнуть, побродить по лесу.
 
Бронька в таких случаях вызывается быть у их провожатым. Он водит мещан в лесу по нескольку дней, с большим нетерпением дожидаясь заключительного. В этот заключительный денек, слегка опьянев на прощальном ужине, Бронька и приступает к рассказу о своём подвиге. С большим обильем выдуманных подробностей он рассказывает, как русское командование избрало его для выполнения главного задания (ловким выстрелом погасить одну зловредную свечку, которая раздула мировой пожар), как он проходил спецподготовку, как просочился в самое логово фюрера. Во время своего рассказа Бронька преображается. Глаза его горят, глас срывается. Когда Бронька доходит до конца истории своего катастрофического промаха лицо его покрывается слезами.
 
Обычно в деревне выяснят, что Бронька опять говорил про покушение. Соседи покатываются со хохоту. Супруга угрожает Броньке, что его засудят за искажение истории. Не имеют права, это не печатная работа, мрачно и огрызчиво протестует ей Бронька и время от времени запивает денька на два.

За враньё Броньку несколько раз совестили в сельсовете. Он и сам осознаёт, как вздорно его поведение. Но вдохновенный подъём, от всей души переживаемый Бронькой во время рассказа о покушении, всегда оказывается так ярок, что нет вещи, которая смогла бы удержать его от повторения вымышленной истории новым слушателям.

жил в одном селе Бронислав Пупков. На его правой руке не хватало двух пальцев, на войне он служил санитаром, но пальцы растерял не там. Во время охоты он ружьем долбил лед на реке, чтобы попить, так и отстрелил для себя пальчики, которые позже празднично захоронил у себя в огороде. На войне он служил санитаром, вытаскивал раненых с поля боя. была у Броньки Пупкова одна болезнь, одно пристрастие, от которого он никак не мог избавиться. Об этом пристрастии знали все местные обитатели, и по-доброму похихикивали над ним.

Когда в местность приезжали городские, на охоту, в походы либо экскурсии, люди с наслаждением и необычной усмешкой рекомендовали им в проводники конкретно Бронислава, который действительно очень превосходно знал местность и слыл великолепным охотником, к тому же он был радостным и компанейским человеком. Время от времени он уходил с приезжими на несколько дней, а иногда даже на недели и месяцы. К концу похода либо охоты Бронька становился особо суровым, неразговорчивым, как словно с ним что-то случилось. Вечерком у прощального костра все собирались и невольно направляли свое внимание на особенно тихого и печального Броньку. Броньке задавали вопросы, почему же он так печален. Тот долго молчал, потом трагично произносил: Прошу плеснуть!, и спрашивал, слышал ли кто-нибудь из присутствующих о покушении на Гитлера, но не обычном, а том, что было в 43-м. Все дивились, отвечали, что не слышали, тогда у Броньки начиналась пора экстаза, и он говорил всем историю о том, что стрелял тогда в Гитлера конкретно он, Пупков. Глаза его горели, он просил ему плеснуть опять и опять. Рассказ обрывался на том, что Бронька промахнулся. Потом он длинно вопил, уходил и еще длинное время мучился в стороне от костра.

Деревенские обычно сходу узнавали, что Бронька снова говорил свою историю. Узнавала сразу и жена поэтому, что тот ворачивался в нехорошем расположении духа, сказал ей Миль пардон мадам, на данный момент ведь врежу - в ответ на ее упреки. Его ругали, грозили кутузкой за искажение исторических фактов. Но статьи таковой не было, потому высадить его никто не мог.     Иногда человек настолько завирается, что начинает веровать самому себе и испытывает правдоподобные чувства. Он плачет, бьется в конвульсиях, подтверждает свою правоту, и даже если в глубине души понимает, что врет, все одинаково не отступается от собственной лжи. Бронька все разумел, но не врать не мог, это был его наркотик.