Рассказа о Ночь Перед Рождество ; том как Черт довольствуется ,

Задайте более понятный и чёткий вопрос

8Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, светлая ночь поступила. Взглянули звезды. Месяц величественно поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтоб всем было забавно колядовать и восхвалять Христа[1]. Холодило посильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты. Еще ни одна масса парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в их украдкою, как бы вызывая принаряживавшихся девушек выбежать быстрее на скрыпучий снег. Здесь через трубу одной хаты клубами повалился дым и пошел тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на метле.
 Если бы в это время проезжал сорочинский заседатель на тройке филистерских лошадок, в шапке с барашковым околышком, изготовленной по манеру уланскому, в голубом тулупе, подбитом черными смушками, с дьявольски сплетенною плетью, которою имеет он обыкновение подгонять собственного ямщика, то он бы, правильно, приметил ее, поэтому что от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не улизнет. Он знает наперечет, сколько у каждой бабы свинья мечет поросенков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что конкретно из своего платьица и хозяйства заложит добрый человек в воскресный денек в шинке. Но сорочинский заседатель не проезжал, да и какое ему дело до чужих, у него своя волость. А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только черным пятнышком мерцала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звезды, одна за другою, исчезали на небе. Быстро колдунья набрала их полный рукав. Три либо четыре еще блистали. Вдруг, с противной стороны, показалось иное пятнышко, возросло, стало растягиваться, и теснее было не пятнышко. Близорукий, хотя бы надел на нос заместо очков колеса с комиссаровой брички, и тогда бы не распознал, что это такое. Спереди абсолютно германец[2]: узенькая, постоянно вращавшаяся и нюхавшая все, что ни попадалось, мордашка заканчивалась, как и у наших свиней, кругленьким пятачком, ноги были так тонки, что если бы такие имел яресковский голова, то он переломал бы их в первом козачке. Но зато сзади он был истинный губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, таковой острый и длиннющий, как нынешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под рожой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белоснежнее трубочиста, можно было догадаться, что он не германец и не губернский стряпчий, а просто черт, которому последняя ночь осталась шататься по белоснежному свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же, с первыми колоколами к заутрене, побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу.Меж тем черт крался потихоньку к месяцу и уже протянул было руку поймать его, но вдруг отдернул ее вспять, как бы обжегшись, пососал пальцы, заболтал ногою и забежал с другой стороны, и опять отскочил и отдернул руку. Однако ж, невзирая на все неудачи, хитрый черт не оставил собственных проказ. Подбежавши, вдруг поймал он обеими руками месяц, кривляясь и дуя, перебрасывал его из одной руки в другую, как мужчина, доставший нагими руками огнь для собственной люльки; в конце концов поспешно упрятал в кармашек и, как словно ни в чем не посещал, побежал дальше.
 
В Диканьке никто не слышал, как черт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того плясал на небе, и убеждал с божбою в том все село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех. Но какая же была причина осмелиться черту на такое преступное дело? А вот какая: он знал, что обеспеченный козак Чуб приглашен дьяком на кутью, где будут: голова; приехавший из архиерейской певческой родич дьяка в голубом сюртуке, бравший самого низкого баса; козак Свербыгуз и еще кое-кто; где, кроме кутьи, будет варенуха, перегонная на шафран водка и много всякого съестного. А меж тем его дочка, красавица на всем селе, остается дома, а к дочке, наверняка, придет кузнец, силач и детина хоть куда, который черту был неприятнее проповедей отца Кондрата. В досужее от дел время кузнец занимался малеванием и слыл наилучшим художником во всем околотке. Сам еще тогда здравствовавший сотник Лко вызывал его нарочно в Полтаву покрасить дощатый забор около его дома. Все миски, из которых диканьские козаки хлебали борщ, были размалеваны кузнецом. Кузнец был богобоязливый человек и писал нередко образа святых: и теперь еще можно отыскать в Т церкви его евангелиста Луку. Но пиршеством его искусства была одна картина, намалеванная на стенке церковной в правом притворе, в которой изобразил он святого Петра в денек Страшного суда, с ключами в руках, выгонявшего из ада злобного духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою гибель, а заключенные до этого грешники колотили и гоняли его бичами, поленами и всем чем ни попало. В то время, когда живописец трудился над