ПОМОГИТЕ НАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ДАННОМУ ТЕКСТУ!!!!!!ОЧЕНЬ СРОЧНО Нужно!!!Ранешней весною,

ПОМОГИТЕ НАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ДАННОМУ ТЕКСТУ!!!!!!ОЧЕНЬ Безотлагательно Нужно!!!Ранешней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая на зиму травка, в
степи начинаются весенние палы. Потоками струится подгоняемый ветром
огнь, жадно пожирает он сухой аржанец, взмывает по высочайшим будыльям
татарника, скользит по коричневым верхушкам чернобыла, стелется по низинам... И
после длинно благоухает в степи горьковатой гарью от выжженной и потрескавшейся
земли. Кругом весело зеленеет юная травка, трепещут над нею в голубом
небе бессчетные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси
и вьют гнезда осевшие на лето стрепета. А там, где прошлись палы, устрашающе
чернеет мертвая, обуглившаяся земля. Не гнездует на ней птица, гранью
обходит ее зверек, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и
далековато разносит сизую золу и едкую черную пыль.
Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился
всего, что было недешево его сердцу. Все отняла у него, все порушила
безжалостная смерть. Остались только малыши. Но сам он все еще судорожно
цеплялся за землю, как словно и на самом деле изломанная жизнь его
представляла какую-то ценность для него и для иных...
Похоронив Аксинью, трое суток бесцельно скитался он по степи, но ни
домой, ни в Вешенскую не поехал с повинной. На четвертые день, бросив
лошадок в одном из хуторов Усть-Хоперской станицы, он переправился через
Дон, пешком ушел и Слащевскую дубраву, на опушке которой в апреле в первый раз
была разбита банда Фомина. Еще тогда, в апреле, он слышал о том, что в
дубраве оседло живут дезертиры. К ним и шел Григорий, не желая
ворачиваться к Фомину.
Несколько дней бродил он по громадному лесу. Его истязал голод, но пойти
куда-либо к жилью он не осмелился. Он утратил со смертью Аксиньи и ум и
былую смелость. Треск поломанной ветки, шорох в густом лесу, крик ночной
птицы - все свергало его в страх и смятение. Кормился Григорий недозрелыми
ягодами клубники, какими-то маленькими грибками, листьями орешника - и
очень исхудал. На финале 5-ого денька его повстречали в лесу дезертиры,
привели к для себя в землянку.
Их было семь человек. Все они - обитатели окрестных хуторов - обосновались
в дубраве с озари прошедшего года, когда началась мобилизация. Жили в
просторной землянке по-хозяйски домовито и почти ни в чем не нуждались.
Ночами нередко прогуливались проведывать семьи; ворачивались, приносили хлеб,
сухари, пшено, муку, картофель, а мясо не варево без труда доставали в
чужих хуторах, изредка воруя скот.
Один из дезертиров, некогда служивший в 12-м казачьем полку, опознал
Григория, и его приняли без особых пререканий.


Григорий потерял счет томительно тянувшимся денькам. До октября он кое-как
прожил в лесу, но когда начались осенние дожди, а затем мороза - с новейшей и
внезапной силой пробудилась в нем тоска по детям, по родному хутору...
Чтоб как-нибудь уничтожить время, он целыми деньками посиживал на нарах, вырезывал
из дерева ложки, выдалбливал миски, искусно мастерил из мягеньких пород
игрушечные фигурки людей и животных. Он старался ни о чем не мыслить и не
давать дороги к сердечку ядовитой тоске. Деньком это ему удавалось, но длинными
зимними ночами тоска мемуаров побеждала его. Он подолгу вертелся на
нарах и не мог уснуть. Деньком никто из жильцов землянки не слышал от него
ни слова жалобы, но по ночам он нередко просыпался, вздрагивая, проводил
рукой по личику - щеки его и отросшая за полгода густая борода были мокры от
слез.
Ему часто снились детки, Аксинья, мать и все остальные близкие, кого теснее
не было в живых. Вся жизнь Григория была в прошедшем, а прошедшее казалось
недолгим и тягостным сном. "Прогуляться бы ишо раз по родным местам,
покрасоваться на детей, тогда можно бы и умирать", - часто мыслил он.
На провесне как-то днем нежданно заявился Чумаков. Он был влажен по
пояс, но по-былому бодр и суетлив. Высушив одежку около печурки,
обогревшись, подсел к Григорию на нары.
- Погуляли же мы, Мелехов, с той поры, как ты от нас отбился! И под
Астраханью были, и в калмыцких степях... Посмотрели на белый свет! А что
крови чужой пролили - счету нету. У Якова Ефимыча супругу брали заложницей,
имущество отобрали, ну, он и остервенился, отдал приказ рубить всех, кто
Русской власти служит. И зачали рубить всех попорядку: и учителей, и разных
там фельдшеров, и агрономов... Черт те кого только не рубили! А сразу -
кончили и нас, совершенно, - произнес он, вздыхая и все еще ежась от озноба. -
Первый раз разбили нас под Тишанской, а неделю назад - под Соломным. Ночью
окружили с трех сторон, оставили один ход на бугор, а там снегу - лошадям
по брюхо... С рассветом вдарили из пулеметов, и началось... Всех посекли
пулеметами. Я да сынишка Фомина - только двое и спаслись. Он, Фомин-то,
Давыдку собственного с собой возил с самой озари. Умер и сам Яков Ефимыч... На
моих очах умер. 1-ая пуля попала ему в ногу, перебила коленную
чашечку, вторая - в голову, наосклизь. До 3-х раз падал он с коня.
Остановимся, подымем, посадим в седло, а он проскачет трошки и вновь