Короткий пересказ 039;039;Левша039;039; Н.С Лесков для чит.дневника)

После окончания венского совета правитель Александр Павлович решает по Европе проездиться и в различных государствах чудес поглядеть. Состоящий при нем донской казак Платов диковинам не дивится, поэтому что знает: в России свое никак не ужаснее.

В самой заключительней кунсткамере, среди собранных со всего света нимфозорий, сударь приобретает блоху, которая желая и малюсенька, но умеет дансе плясать. Скоро у Александра от военных дел делается меланхолия, и он возвращается на отчизну, где умирает. Взошедший на престол Николай Павлович блоху оценивает, но, так как не любит уступать иноземцам, посылает Платова совместно с блохой к тульским мастерам. Платова и с ним всю Россию вызываются поддержать трое туляков. Они отправляются поклониться иконе святого Николая, а затем запираются в домике у косого Левши, но, даже окончив работу, отрицаются выдать Платову секрет, и ему приходится везти Левшу в Петербург. Николай Павлович и его дочь Александра Тимофеевна обнаруживают, что брюшная машинка в блохе не действует. Разъяренный Платов наказывает и треплет Левшу, а тот в порче не признается и рекомендует посмотреть на блоху в самый сильный мелкоскоп. Но попытка оказывается неудачной, и Левша велит всего одну ножку в подробности под микроскоп подвести. Сделав это, сударь лицезреет, что блоха на подковы подкованная. А Левша добавляет, что при лучшем мелкоскопе можно было бы узреть, что на всякой подкове мастерово имя выставлено. А сам он выковывал гвоздики, которые никак рассмотреть невероятно. Платов просит у Левши прошения. Левшу обмывают в Туляновских банях, остригают и обформировывают, словно на нем есть какой-нибудь жалованный чин, и посылают отвезти блоху в подарок англичанам. В дороге Левша ничего не ест, поддерживая себя одним вином, и поет на всю Европу российские песни. На расспросы англичан он признается: Мы в науках не зашлись, и поэтому блоха больше не пляшет, только собственному отечеству верно послушные. Остаться в Великобритании Левша отказывается, ссылаясь на родителей и русскую веру, которая самая верная. Ничем его британцы не могут прельстить, далее предложением жениться, которое Левша отклоняет и неодобрительно откликается об одежде и худобе англичанок. На британских заводах Левша примечает, что работники в сытости, но больше всего его занимает, в каком виде содержатся ветхие ружья. Скоро Левша начинает скучать и, несмотря на приближающуюся бурю, садится на корабль и не отрываясь смотрит в сторону Рф. Корабль выходит в Твердиземное море, и Левша заключает пари со шкипером, кто кого перепьет. Пьют они до рижского Динаминде, и, когда капитан затворяет спорщиков, теснее видят в море чертей. В Петербурге англичанина отправляют в посольский дом, а Левшу в квартал, где у него требуют документ, отбирают подарки, а после отвозят в открытых санях в больницу, где неизвестного сословия всех умирать принимают. На иной денек аглицкий полшкипер куттаперчевую таблетку проглатывает и после недолгих поисков обретает своего российского камрада. Левша хочет сказать два слова сударю, и британец отчаливает к графу Клейнмихелю, но полшпикеру не нравятся его слова о Левше: хоть шуба овечкина, так душа человечкина. Британца устремляют к казаку Платову, который простые чувства имеет. Но Платов окончил службу, получил полную пуплекцию и посылает его к коменданту Скобелеву. Тот высылает к Левше доктора из духовного звания Мартын-Сольского, но Левша теснее оканчивается, просит передать сударю, что у англичан ружья кирпичом не вычищают, а то они стрелять не годятся, и с этой верностью перекрещивается и помирает. Доктор докладывает о последних словах Левши графу Чернышеву, но тот не слушает Мартын-Сольского, потому что в Рф на это генералы есть, и ружья продолжают вычищать кирпичом. А если бы император услыхал слова Левши, то по другому закончилась бы Крымская война

Сейчас это теснее дела прежних дней, но предание нельзя забывать, невзирая на эпический нрав героя и баснословный склад легенды. Имя Левши, как и многих иных гениев, утрачено, но народный миф о нем точно передал дух эпохи. И желая машины не потворствуют аристократической удали, сами труженики вспоминают о старине и собственном эпосе с человеческой душой, с гордынею и любовью.