Мне надобно пересказ белоснежный гусь

Когда гусь на отмели подымался в полный рост и размахивал упругими полутораметровыми крыльями, на воде пробегала сероватая рябь и шуршали прибрежные камыши.

Этой весной, как только пообдуло проселки, я собрал собственный велик и покатил раскрывать рыбачий сезон. Когда я проезжал вдоль деревни, Белый гусь, заметив меня, пригнул шейку и с грозящим шипеньем двинулся навстречу. Я чуть успел отгородиться велосипедом.

Вот собака! произнес прибежавший деревенский мальчик. Иные гуси как гуси, а этот Никому прохода не дает. У него на данный момент гусята, вот он и лютует.

А мама-то их где? спросил я.

Гусыню машина переехала. Гусь продолжал шипеть.

Ветреная ты птица! А еще папаша! Нечего сказать, воспитываешь поколение

Переругиваясь с гусем, я и не заметил, как из-за леса наползла облако. Она росла, подымалась серо-сизой тяжелой стенкой, без просветов, без трещинки, и медленно и неотвратимо пожирала синеву неба.

Гуси закончили щипать травку, подняли головы.

Я чуть успел накинуть на себя плащ, как облако прорвалась и обвалилась прохладным косым ливнем. Гуси, растопырив крылья, полегли в травку. Под ними спрятались выводки.

Вдруг по козырьку кепки что-то агрессивно ударило, и к моим ногам скатилась белая горошина.

Я выглянул из-под плаща. По лугу волочились седые лохмы града.

Белый гусь сидел, высоко вытянув шею. Град колотил его по голове, гусь содрогался и закрывал глаза. Когда неподражаемо большая градина попадала в темя, он сгибал шею и тряс головой.

Облако буйствовала с нарастающей силой. Казалось, она, как мешок, распоролась вся, от края и до края. На дорожке в неудержимой пляске подпрыгивали, отскакивали, сталкивались белоснежные ледяные горошины.

Гуси не выдержали и побежали. То здесь, то там в травке, перемешанной с градом, мелькали вздыбленные головки гусят, слышался их жалобный призывный писк. Порой писк неожиданно обрывался, и желтоватый одуванчик, иссеченный градом, поникал в травку.

А гуси все бегали, пригибаясь к земле, томными глыбами падали с обрыва в воду и забивались под кустики лозняка. Вослед за ними маленькой галькой в реку сыпались дети те немногие, которые успели добежать. К моим ногам скатывались теснее не круглые горошины, а кусочки наспех обкатанного льда, которые больно секли меня по спине.

Облако промчалась так же неожиданно, как и набежала. Луг, согретый солнцем, опять зазеленел. В поваленной мокрой траве, будто в сетях, запутались иссеченные гусята. Они погибли практически все, так и не добежав до воды.

На середине луга никак не растаивала белоснежная кочка. Я подошел ближе. То был Белый гусь. Он лежал, раскинув могучие крылья и вытянув по травке шейку. По клюву из малюсенькой ноздри сбегала струйка крови.

Все двенадцать пушистых одуванчиков, целые и невредимые, толкаясь и тесня друг друга, рассыпали наружу.