Мертвые души. 5 глава) тема) микротемы и неувязка

По вине Селифана бричка Чичикова сталкивается с чужой бричкой, в которой посиживают две дамы пожилая и шестнадцатилетняя кросотка. Мужчины, собравшиеся из деревни, разнимают лошадей и поднимают брички. Чичиков зачарован юный незнакомкой и после того, как брички разъезжаются, еще долго думает о ненамеренной встрече. Чичиков подъезжает к деревне Миши Семеновича Собакевича.


Древесный дом с мезонином, красноватой крышей и мрачно-серыми либо, лучше, дикими стенками, дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и германских колонистов. Было приметно, что при постройке его зодчий беспрестанно боролся со вкусом владельца. Зодчий... желал симметрии, владелец удобства и, как видно, вследствие того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно малюсенькое, возможно, понадобившееся для темного чулана... Двор окружен был сильною и непомерно толстою деревянною решеткою. Помещик, казалось, заботился много о прочности. На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные и толстые бревна, определенные на вековое стояние. Деревенские избы мужчин тоже срублены были на чудо... все было пригнано плотно и как следует. Даже колодец был обделан в таковой сильный дуб, какой идет только на мельницы да на корабли. Словом, все... было упористо, без пошатки, в каком-то крепком и неуклюжем порядке. Сам владелец кажется Чичикову очень схожим на средней величины медведя. Фрак на нем был абсолютно медвежьего цвета... Ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал постоянно на чужие ноги. Цвет личика имел каленый, жаркий, какой посещает на медном пятаке. Приятная беседа не складывается: обо всех чиновниках Собакевич высказывается прямолинейно (губернатор 1-ый разбойник в мире, полицмейстер жулик, один только и есть благородный человек: прокурор, да и тот, если сказать правду, свинья). Владелец сопровождает Чичикова в комнату, в которой все было прочно, неуклюже в высочайшей степени и имело какое-то странноватое сходство с самим хозяином дома; в углу гостиной стояло пуза-тое ореховое бюро на пренелепых 4 ногах: совершенный медведь... Каждый предмет, каждый стул, казалось, разговаривал: И я тоже Собакевич! или: И я тоже очень похож на Собакевича! Подают обильный обед. Сам Собакевич ест очень много (половину бараньего бока с кашей за один присест, ватрушки, из которых любая была еще больше тарелки, потом индюка ростом в теленка, набитого всяким добросердечном: яичками, рисом, печенками и невесть чем... Когда встали из-за стола, Чичиков ощутил в для себя тяжести на целый пуд больше). За обедом Собакевич ведает о собственном соседе Плюшкине, владеющем восемьюстами крестьянами, чрезвычайно жадном человеке. Услышав, что Чичиков желает покупать мертвые души, Собакевич никак не дивится, а сходу приступает к торгу. Собакевич обещает продать мертвые души по 100 рублей за штуку, мотивируя это тем, что его фермеры истинные мастера (каретник Михеев, плотник Степан Пробка, сапожник Максим Телятников). Торг длится долго. В сердцах Чичиков про себя именует Собакевича кулаком, а вслух разговаривает, что качества фермеров не главны, так как они мертвые. Не сходясь с Чичиковым в стоимости и великолепно разумея, что сделка не совсем легитимна, Собакевич намекает, что такового рода покупки, я это разговариваю меж нами, по дружбе, не всегда позволительны, и расскажи я либо кто иной такому человеку не будет никакой доверенности... В конечном счете стороны сходятся на 3-х рублях за штуку, составляют документ, при этом каждый боится надувательства со стороны иного. Собакевич предлагает Чичикову покупать по дешевке женского полу, но гость отказывается (желая потом обнаружит, что Собакевич все-таки вписал в купчую крепость женщину Елизавету Воробей). Чичиков уезжает, спрашивает у мужика в деревне, как проехать в имение Плюшкина (кличка Плюшкина посреди фермеров заплатаной). Глава кончается лирическим отступлением о российском языке. Выражается очень русский люд! И если вознаградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство... И как уж позже ни лукавь и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет... Как несметное огромное количество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами рассыпаны на святой, богобоязненной Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли... Сердцеведением и мудрым занием жизни откликнется слово англичанина; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо выдумает свое не всякому доступное, умнохудощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, резво, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы бурлило и животрепетало, как ловко произнесенное российское слово.