Помогите написать сочинение на тему: История Дуни-история "блудной дочери"Кто не знает

О Пушкине писали много, говорили еще больше. Квинтэссенцию этих дискуссий заключает в для себя афоризм Аполлона Григорьева: Пушкин наше всё. Афоризм этот имеет объяснение, которое хотелось бы привести: Пушкин представитель всего нашего душевного, необыкновенного, такового, что останется нашим душевным, необыкновенным после всех столкновений с чужими, с иными мирами. Пушкин пока единственный полный набросок нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при различных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отстранивший все, что отстранить следует, полный и целостный, но еще не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сути, образ, который мы долго еще будем оттенять красками. Сфера искренних состраданий Пушкина не исключает ничего до него бывшего и ничего, что после него было и будет правильного и органически нашего.Н.В. Гоголь писал, что Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление российского духа: это российский человек в его развитии, в каком он, может быть, появится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, российский язык, российский нрав отразились в таковой чистоте, в такой чистой красе, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.Ф.М. Достоевский, против, указывал на всемирность пушкинского гения, его устремленность вовне, на то, что этот гений был способен явить российских миру: Повторяю: по последней мере, мы теснее можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе собственной, как родные. В искусстве, по последней мере, в художественном творчестве, он показал эту всемирность рвения российского духа неоспоримо, а в этом теснее большое указание Если бы жил он длиннее, может быть, явил бы бессмертные и великие образы души российской, теснее понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам еще более и ближе, чем сейчас, может быть, успел бы им объяснить всю правду стремлений наших, и они теснее более понимали бы нас, чем сейчас, стали бы нас предугадывать, закончили бы на нас глядеть столь недоверчиво и надменно, как сейчас еще смотрят.Пушкинская речь Ф.М. Достоевского, напомню, на некое время примирила западников со славянофилами, примирила две безусловно противоположные силы на базе общего Пушкина. В.Ф. Одоевский в чувственном некрологе, посвященном смерти Пушкина, не видя назвал убитого солнцем русской поэзии. Не излишне будет вспомнить в связи с этим слова Христа о том, что Бог приказывает солнцу Собственному всходить над злыми и добрыми и высылает дождь на праведных и неправедных(Матфей 5, 45). Пушкин, будучи солнцем российской поэзии, у всех общий.Разговаривать о моем собственном отношении к Пушкину тяжело: природно, как и всех российских деток, стихи и проза Пушкина аккомпанировали меня с ранешнего возраста и были так обыкновенными, что выказывать дополнительное восхищение традиционными стихами мне как-то и в голову не прибывало. Случалось мне, как и большинству российских школьников, размышлять над стихами с цензурными многоточиями, подбирая из небогатого лексикона матерных слов те, что рифмуются. Попала ко мне в свое время и задорно-неблагопристойная притча Король Никита и 40 его дочерей (природно, самиздатовская, а сейчас я с большим удивлением обнаружил ее на Интернет-ресурсе Ребяческая электронная библиотека). Читал я и возмутительно богохульную Гавриилиаду, писанную, как утверждают биографы, в Большой пост, абсолютно непреличную в царское время и никак не противоречившую русской цензуре. Я обижался на Пушкина за эту мерзость(сам Пушкин именно так откликался о ней в более зрелом возрасте), и прощал его за более поздние великолепные творения за поэтическое переложение мольбы Ефрема Сирина, напримерВ общем, мой Пушкин был не совсем монументом, но, тем не наименее, недалёким к тому, и Лермонтова я оценивал больше. Однако со временем, как это обычно и посещает, Пушкин в моем восприятии потеснил Лермонтова; с возрастом мне в гораздо большей степени раскрылось очарование пушкинской простоты и ясности, особенно сказавшееся в житейских вещах. Да и о Евгении Онегине Лев Толстой сказал, высказывая высшую хвалу: Как словно прозой написано, т.е. предельно ясно.Из пушкинской прозы для анализа я выберу одну из Повестей Белкина, а конкретно Станционного смотрителя.