структурный анализ медного наездника плиз!!!

Поэма Медный всадник, одно из самых высоких и вечных творений его поэтического духа. Начальная тема поэмы - тема Петра: с нее в поэме все начинается. Эта тема в ее историческом и добронравном нюансе давно занимала Пушкина. Ей были посвящены в значительной мере Стансы. Она обязана была играть главную роль в незавершенном романе Арап Петра Большого. Она была одной из водящих в поэме Полтава. С заключительней Медный наездник имеет особенно близкие точки соприкосновения. Написанная в 1828 г., Полтава не только в финишной собственной доли, но и в целом была воодушевлена идеею о Петре. Отсюда многие главные необыкновенности поэмы - идеологические и стилевые. Тень великого Петра легла на все создание Пушкина и обусловила общую расцветку исторической картины; она определила, в частности, авторское отношение ко всем героям поэмы. Сознательно либо невольно Пушкин судит всех героев именем Петра и его же именем выносит им приговор. С этим связана нехарактерная Пушкину в иных случаях некоторая одноплановость и однозначность в изображении героев. Белинский писал об этом применительно к Мазепе: ...в Мазепе мы видим одну низость интригана, состарившегося в происках.Вспомним, что Самозванца в Борисе Годунове Пушкин показал далеко не настолько однолинейно. В отличие от Бориса Годунова, Полтава исполнена не только исторического, но и морализаторского пафоса. Это поэма одноцентровая, в знаменитом смысле одногерой-ная. В ней все так либо иначе связано с Петром, устремлено на Петра, все им проверяется. С точки зрения высоконравственной, да и исторической тоже, в поэме существует только одна бесспорная положительная ценность - Петр и все, что ему недалёко, что служит его делу. Противники его дела при таком подходе становятся лиходеями, исторически жалкими и ущербными. Конкретно таким и является Мазепа. В нем все вызывает в чтеце отталкивание, чувство неприязни. И даже любовь, внушенная нм Марии, представляется читателю странной и, основное, практически совсем лишенной поэзии.Подлинно высочайшей поэзия исполнена 3-я часть поэмы, целиком посвященная Петру. Эта пасть поистине венчает поэму, для Пушкина она самая основная. С самого начала и до конца, и в описании Полтавской битвы, и в последующих картинах и рассуждениях, она звучит как высочайшая ода Петру, как похвала Петру и его делам. Примечательно, что эти финишные мотивы Полтавы (прошло сто лет, монумент Петру) становятся основными мотивами Медного наездника. Более того, Медный наездник начинается с того, чем кончается Полтава: с высочайшей оды Петру и его делу. Тема Петра в ее возвышенно-одическом решении звучит в Медном наезднике и дальше. С пушкинским махоньким человеком, с Евгением, по ходу поэтического повествования именно такая  переоценка  и  происходит. Он необычайно растёт в очах читателя в кульминационной сцене поэмы - в сцене мятежа. Здесь Евгений дан теснее на ином чувственном и идеологическом фоне, чем сначала. Восстающий, почувствовавший свое право Евгений перестает быть маленьким человеком, в этот момент он подлинно большой, и замечательно, что это находит отражение и в языке, которым о нем говорится.Бешеные взоры, пламень пробежал, чело, обуянный и пр.- все это приметные черты того возвышенно-устарелого, одического стиля, который с самого начала поэмы связан с темой Петра. Сейчас он связан и с Евгением. Стилистические средства свойства Евгения в момент последнего напряжения сюжетного конфликта оказываются однородными со средствами характеристики Петра. И в этом одно из проявлений - художественных проявлений - глубочайшей, гуманистической идеи поэмы. Сами особенности стилистики, которые читатель воспринимает целостно и чувственно, дают ему ощутить, что в поэме сталкивается не маленькое с большим, а две равновесные и равноправные исторические силы.Медный наездник в известной мере схож на поэму Анджело: не нечаянно обе поэмы писались в одно и то же время. И в Медном наезднике тоже важное место занимает тема власти. Но решается она принципно по другому, чем в Анджело: в согласовании не с авторским эталоном и его политической программкой, а с объективным и катастрофическим ходом истории, в которой нет места для идиллии. В итоге Медный всадник оказывается начисто лишенным какого-или дидактизма. Это не дидактическая и не программно-образцовая, а трагическая и глубоко философская поэма.Показательно, что посреди многочисленных толкователей Медного наездника наблюдается нечто очень схожее на то, что происходит с интерпретаторами философских романов Достоевского.