Короткий пересказ рассказа К. Паустовского "Заячьи лапы". Срооооооооооочно пожалуста помогите

К ветеринарному врачу в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес завернутого в рваную ватную куртку махонького теплого зайца. Заяц вопил и нередко моргал красноватыми от слез глазами 
     Ты что, ополоумел? кликнул ветеринарный врач. Скоро будешь ко мне мышей таскать, оголец! 
     А вы не бранитесь, это заяц особый, осиплым шепотом произнес Ваня. Его дед прислал, приказывал врачевать. 
     От чего врачевать-то? 
     Лапы у него пожженные. 
     Ветеринарный врач повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед: 
     Валяй, валяй! Не умею я их врачевать. Зажарь его с луком деду будет закуска. 
     Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стенку. По стенке потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой. 
     Ты чего, малый? спросила Ваню жалостливая бабка Анисья; она привела к ветеринарному врачу свою единственную козу.- Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что? 
     Пожженный он, дедушкин заяц, произнес тихо Ваня. На лесном пожаре лапы для себя пожег, бегать не может. Вот-вот, гляди, умреть. 
     Не умреть, малый, прошамкала Анисья. Скажи дедушке своему, нежели великая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу. 
     Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бежал с босыми ногами по жаркой песчаной дороге. Недавний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Благоухало гарью и сухой гвоздикой. Она великими островами росла на полянах. 
     Заяц стонал. 
     Ваня нашел по дороге лохматые, покрытые серебряными мягенькими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на листья, уткнулся в их головой и затих. 
     Ты чего, серый? тихо спросил Ваня. Ты бы поел. 
     Заяц безмолвствовал. 
     Ты бы поел, повторил Ваня, и голос его задрожал. Может, пить желаешь? 
     Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза. 
     Ваня брал его на руки и побежал напрямик через лес надобно было побыстрее дать зайцу напиться из озера. 
     Невиданная жара стояла в то лето над лесами. Днем наплывали вереницы белоснежных туч. В полдень облака быстро рвались ввысь, к зениту, и на очах уносились и исчезали где-то за границами неба. Горячий ураган дул теснее две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, перевоплотился в янтарный камень. 
     Наутро дед надел незапятнанные онучи(1) и новые лапти, взял посох и кусочек хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совершенно притих, только иногда вздрагивал всем телом и судорожно охал. 
     Суховей вздул над городом скопление пыли, мягкой, как пытка. В ней летал куриный пух, сухие листья и трава. Издалече казалось, что над городом дымит тихий пожар. 
     На базарной площади было очень пусто, жарко; извозчичьи лошади спали около водоразборной будки, и на головах у их были насажены соломенные шапки. Дед перекрестился. 
     Не то лошадка, не то невеста шут их разберет! произнес он и сплюнул. 
     Долго спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый ветхий человек в пенсне и в кратком белоснежном халате недовольно пожал плечами и произнес: 
     Это мне нравится! Достаточно странноватый вопрос! Карл Петрович Корш специалист по ребяческим болезням уже три года как не стал принимать пациентов. Зачем он для вас? 
     Дед, заикаясь от почтенья к аптекарю и от робости, поведал про зайца. 
     Это мне нравится! -сказал аптекарь. Занимательные пациенты завелись в нашем городе. Это мне примечательно нравится! 
     Он сердито снял пенсне, протер, опять нацепил на нос и уставился на деда. Дед безмолвствовал и топтался на месте. Аптекарь тоже безмолвствовал. Молчание становилось трудным. 
     Почтовая улица, три! вдруг в сердцах кликнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книгу. Три! 
     Дед с Ваней добрели до Почтовой улицы как раз вовремя из-за Оки входила высочайшая гроза. Ленивый гром потягивался за горизонтом, как заспанный силач распрямлял плечи и нехотя потряхивал землю. Сероватая рябь пошла по реке. Бесшумные молнии украдкой, но стремительно 
     и сильно колотили в луга; далековато за Полянами теснее пламенел стог сена, зажженный ими. Крупные капли дождика падали на пыльную дорогу, и скоро она стала схожа на лунную поверхность: любая капля оставляла в пыли махонький кратер. 
     Карл Петрович играл на рояле нечто печальное и мелодичное, когда в окне появилась растрепанная борода деда. 
     Через минутку Карл Петрович теснее гневался. 
     Я не ветеринар, произнес он и захлопнул крышку рояля. Тотчас же в лугах проворчал гром. Я всю жизнь врачевал малышей, а не зайцев. 
     Что ребенок, что заяц все одно, упрямо пробормотал дед. Все одно! Полечи, яви милость! Ветеринарному врачу нашему такие дела неподсудны. Он у нас коновал. Этот заяц, можно сказать, спасатель мой: я ему жизнью должен, признательность оказывать обязан, а ты говоришь бросить! одал зайца. Присылал даже письма с марками на ответ. Но дед не сдавался. Под его диктовку Ваня написал доктору письмо: 
     Заяц не подкупной, жива душа, пусть живет на воле. При сем остаюсь Ларион Маленцы. Заяц спал. Я наклонился над ним с фонарем и увидел, что левое ухо у зайца рваное. Тогда я сообразил все.

К. Г. Паустовский
Заячьи лапы

К ветеринару в наше село пришел с Урженского озера Ваня Малявин и принес закрученого в рваную ватную куртку малюсенького теплого зайца. Заяц вопил и нередко подмигивал красноватыми от слез очами

Ты что, ополоумел? кликнул ветеринарный врач. Быстро будешь ко мне мышей таскать, оголец!

А вы не бранитесь, это заяц особенный, осиплым шепотом сказал Ваня. Его дед прислал, приказывал лечить.

От чего лечить-то?

Лапы у него пожженные.

Ветеринарный врач повернул Ваню лицом к двери, толкнул в спину и прикрикнул вслед:

Валяй, валяй! Не умею я их врачевать. Зажарь его с луком деду будет закуска.

Ваня ничего не ответил. Он вышел в сени, заморгал глазами, потянул носом и уткнулся в бревенчатую стенку. По стенке потекли слезы. Заяц тихо дрожал под засаленной курткой.

Ты чего, малый? спросила Ваню милосердая бабка Анисья; она привела к ветеринарному врачу свою единственную козу. - Чего вы, сердешные, вдвоем слезы льете? Ай случилось что?

Пожженный он, дедушкин заяц, произнес тихо Ваня. На лесном пожаре лапы себе пожег, бежать не может. Вот-вот, смотри, умреть.

Не умреть, малый, прошамкала Анисья. Скажи дедушке собственному, нежели великая у него охота зайца выходить, пущай несет его в город к Карлу Петровичу.

Ваня вытер слезы и пошел лесами домой, на Урженское озеро. Он не шел, а бегал босиком по жаркой песчаной дороге. Недавнешний лесной пожар прошел стороной на север около самого озера. Благоухало гарью и сухой гвоздикой. Она великими островами росла на полянах.

Заяц стонал.

Ваня отыскал по дороге лохматые, покрытые серебряными мягенькими волосами листья, вырвал их, положил под сосенку и развернул зайца. Заяц посмотрел на листья, уткнулся в их головой и затих.

Ты чего, сероватый? тихо спросил Ваня. Ты бы поел.

Заяц молчал.

Ты бы поел, повторил Ваня, и голос его задрожал. Может, пить желаешь?

Заяц повел рваным ухом и закрыл глаза.

Ваня брал его на руки и побежал напрямик через лес надо было поскорее дать зайцу напиться из озера.

Невиданная жара стояла в то лето над лесами. С утра наплывали вереницы белоснежных туч. В полдень облака быстро рвались вверх, к зениту, и на очах уносились и пропадали где-то за границами неба. Горячий ураган дул уже две недели без передышки. Смола, стекавшая по сосновым стволам, перевоплотился в янтарный камень.

Наутро дед надел незапятнанные онучи (1) и новые лапти, брал посох и кусочек хлеба и побрел в город. Ваня нес зайца сзади. Заяц совершенно притих, только иногда содрогался всем телом и конвульсивно охал.

Суховей вздул над городом скопление пыли, мягенькой, как пытка. В ней летал куриный пух, сухие листья и трава. Издалече казалось, что над городом дымит тихий пожар.

На базарной площади было очень пусто, знойно; извозчичьи лошади спали около водоразборной будки, и на головах у их были насажены соломенные шапки. Дед перекрестился.

Не то лошадка, не то невеста шут их разберет! произнес он и сплюнул.

Длинно спрашивали прохожих про Карла Петровича, но никто толком ничего не ответил. Зашли в аптеку. Толстый ветхий человек в пенсне и в коротком белоснежном халате недовольно пожал плечами и сказал:

Это мне нравится! Довольно странный вопрос! Карл Петрович Корш спец по ребяческим болезням теснее три года как закончил принимать пациентов. Для чего он вам?

Дед, заикаясь от уважения к аптекарю и от застенчивости, рассказал про зайца.

Это мне нравится! -произнес аптекарь. Занимательные пациенты завелись в нашем городе. Это мне примечательно нравится!

Он сердито снял пенсне, протер, опять нацепил на нос и уставился на деда. Дед молчал и топтался на месте. Аптекарь тоже безмолвствовал. Молчание становилось трудным.

Почтовая улица, три! вдруг в сердцах крикнул аптекарь и захлопнул какую-то растрепанную толстую книжку. Три!