извещение на тему: постоянные сюжеты в искусстве

Невольно вспоминаются слова И.В. Киреевского о том, как во время мольбы в церкви и дома ведет себя человек Запада. Это очень схоже на экстаз персонажей Грюневальда. Не так человек российский, - продолжает свою идея Киреевский. - Моляся в церкви, он не голосит от экстаза, не бьет себя в грудь, не падает без эмоций от умиления; против, во время подвига молитвенного он необыкновенно старается сохранить трезвый ум и цельность духа... Слезы его льются незначительно, и никакое страстное движение не смущает глубочайшей тишины его внутреннего состояния15. Тут можно процитировать также Реквием Анны Ахматовой.

Распятие

Не рыдай Мене, Мати,

Во Гробе сущу

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Папе сказал: Почто Меня оставил!

А Матери: О, не рыдай Мене...

Магдалина билась и рыдала,

Воспитанник любимый каменел,

А туда, где молчком Мама стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Магдалина билась и плакала - этот образ, пожалуй, подобен страдающим персонажам Грюневальда. А вот последующие строчки поражают последним лаконизмом в изображении деянья. Воспитанник возлюбленный каменел - образ, родственный нашей иконе. О Богоматери сказано, что туда... так никто взглянуть и не посмел. Это вообщем абсолютно особенный образ возвышенного мучения, как будто даже лишенный материальной плоти. Однако в иконе этот образ становится видимым и безусловно реальным. Согбенная фигура Божией Мамы прочно утверждена на земле близ подножия Креста.

Мы привыкли связывать понятие о реализме основным образом с искусством XIX века. Таковой подход очень ограничивает. На самом деле реализм - явление сложное и многогранное. Правда реализма содержится в том, что он передает не только видимые предметы, но и невидимые явления. Эта его необыкновенность устареть не может: она встречается и в иконе, и на фреске, и в картине. Она присуща российской композиции, нередко тяготеющей к статике, предстоянию вечности.

Одна из вершин российской монументальной живописи - композиция Оплакивание из Спасо-Мирожского монастыря, с изумительными по выразительности жестами (ил. 8, VII). Этот памятник живописи XII века невольно перекликается с недалёкой по иконографии композицией в Нерези (ил. 9, VI). Но там мы найдем другие интонации. В мирожских фресках повторяется иконографическая основа, как словно схожая с македонской росписью: склоненная голова Богоматери, жест апостола Иоанна, берущего в свою руку - руку Христа. Но при этом создается полностью самобытный, хороший от Византии образ благоговейного преклонения. Торжественное предстояние - вот особое композиционное решение российского мастера16.