Здрасти!Мне нужна помощь. По русскому языку задали выразить свое отношение в

Здравствуйте!Мне нужна помощь. По русскому языку задали выразить свое отношение в поднятой в тексте проблеме (Астафьев "Музыка")

Заключительней военной осенью я стоял на посту около пушек в небольшом разбитом польском городе. Это был 1-ый зарубежный город, который я лицезрел в собственной жизни. Он ничем не отличался от разрушенных наших городов. Меж изуродованных домов по улицам, заваленным ломью, кутило листву, бумагу, сажу. Над городом мрачно стоял купол пожара.
На пламенеющие развалины то и дело обрушивался артиллерийский или минометный налет, нудили в вышине самолеты.
Деньком мы заняли город, а теснее к вечеру откуда-то, будто из-под земли, начали появляться люди с узлами, с чемоданами, с телегами, почаще с ребятишками на руках. Они вопили у развалин, вытаскивали что-то из пожарищ. Ночь укрыла бездомных людей с их горем и мучениями. И только пожары укрыть не могла.
Неожиданно в доме, стоявшем через улицу от меня, раздались звуки органа. От дома этого при бомбежке отвалилась половина, обнажив стенки с нарисованными на них сухощекими святыми и мадоннами, смотрящими через копоть голубыми скорбными глазами.
Я сидел на лафете пушки с зажатым в коленях карабином и покачивал головой, слушая одинокий посреди войны орган. Когда-то, после того как я послушал скрипку, мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга. Неразумный был. Малый был. Я так много увидел потом смертей, что не было для меня более ненавистного, окаянного слова, чем погибель. И поэтому, обязано быть, музыка, которую я слышал в детстве, переломилась во мне, закаменела, а те ее взлеты к небу, к звезде, от которых я вопил когда-то, растворились в сердце и стали им самим, и то, что пугало в детстве, было совсем не ужасно.
Да-а, музыка та же, и я вроде тот же, и гортань мое сдавило, стиснуло, но нет слез, нет детского восторга и жалости незапятанной, ребяческой, из которой рождалась любовь к земле родной, к своим недалёким. Музыка разворачивала душу, как огнь войны разворачивал дома, обнажая то святых на стене, то постель, то качалку. Все-все оголилось, ео всего сорваны одежды, все вывернуто грязной изнанкой, и оттого-то, видимо, старая музыка не вопила, а как словно оборотилась иной ко мне гранью, звуча древним боевым кличем, звала куда-то, принуждала что-то делать, чтоб поутихли эти пожары, чтоб люди не жались к пламенеющим развалинам, чтоб зашли они под крышу в собственный дом, к недалёким и любимым, чтобы небо, постоянное наше небо не подбрасывало взрывами.
(362 слова) (По В. П. Астафьеву)