какие изобразительно-выразительные средства языка повстречались для вас в тексте? выпишите их и

Какие изобразительно-выразительные средства языка повстречались вам в тексте? выпишите их и назовите Бабушкина душа ликовала, когда я отправлялся в библиотеку. Она обожала мои превращения в тихую мышь.
Что это означало, спросите вы. Только одно: постоянный ужас за меня и отчаянная боязнь, что я могу попасть в дурную компанию, шляться по городу с утра до вечера, курить в подворотнях, а то, не дай бог, и красть по наущению старших предводителей.
Ради справедливости надобно увидеть, что бабушкины опаски не были лишены оснований. Город в годы войны невидимо для глаза делился на участки, которые как бы принадлежали мальчишеским компаниям. Во двор либо даже квартал, где была, к образцу, бессчетная и дружная шайка либо сильный пахан, входить было просто опасно и не только малолетним, но даже и не очень впечатляющим взрослым. К такому взрослому подбегали и начинали выпрашивать папироску, а когда взрослый цыкал на них, противясь, изо всех щелей выбирались пацаны поветше и совершенно великие, запирали соперника в круг и принимались его оттягивать. Ну чо, мол, дядя, малюсеньких оскорбляешь? Папироски ничтожно? Дак они ведь не для себя! У них старенькие дедушки без курева дома маются. Взрослый вытаскивал пачку папирос, приноравливался выдать папироску-иную, но специально тренированные дети подлетали к нему, выхватывали все, и самое лучшее, что мог придумать взрослый, так это молчком уйти, а то ведь, как знаменито, куча муравьев может одолеть великого жука.
Во всяком случае, я такое ограбление видел однажды своими очами, и было это среди бела дня, и старый дядька с посеревшим личиком прошагал мимо меня и даже зацепил меня локтем, так что меня отшатнуло. Локоть у него был как нечуткая оглобля, таковой оглоблей можно крепко оглоушить противника, и вообщем дядька не походил на боязливого слабака, но все-таки предпочел не связываться с хулиганской толпой. А уж про детей и сказать нечего!
Вобщем, малый люд прытче взрослых определял границы меж кварталами и дворами, меж владениями и королевствами, точно находя неопасные пути вдоль границ. Самая главная правда этих управлял содержалась в последующем: не уменьшать пути, не заходить в проходные дворы, в глубь кварталов.
Так что бабушка моя беспокоилась не понапрасну, и основной мечтой ее было, чтоб я сидел дома, а по улице шел рядом с ней или матерью, и если куда уходил, так самое лучшее в библиотеку, где, ясное дело, ничего отвратительного произойти не может.
И я алчно воспользовался собственной махонькой свободкой.
Пора в библиотеку, разговаривал я взыскательно, и моя бабуля млела от моей серьезности. Пойду поклею, откладывал я в сторону учебники. Либо молча одевался и уже на пороге халатно кидал: Я к Татьяне Львовне. Невиданная самостоятельность личности, возведенной в высочайший ранг актива.

А в библиотечном закутке, в комнате, дверь в которую чудесно распахивалась прямо на полированной стене, хранилась неподражаемая тишь, настоянная на сладковатом аромате старых книжек.
Эта тишина казалась мне наивкуснейшим блюдом, которое надобно смаковать не торопясь, с наслаждением, но всякая вкуснота просит приправы, например перца или петрушки, и такой приправой к берегу пряной тишины был звук щелкающих и рассыпающихся угольев в печке и приглушенный глас Татьяны Львовны за стенкой.
На столе в комнатушке лежали драные-передраные книжки, и мне надлежало, пользуясь клеем, пачкой папиросной бумаги, незапятанной тетрадкой, откуда разрешалось отрезать нужные полосы, газетами и цветными карандашами, склеивать рваные странички, прикреплять к серединке оторванные, усиливать корешок и обложку, а позже оборачивать книгу в газету, на которую следовало наклеить кусок незапятанной бумаги с прекрасно, печатными буквами, написанными заглавием и фамилией творца.
Одетую мной книгу Житкова Что я видел Татьяна Львовна признала примерной, и я, уединившись в библиотечных кулисах, множил, воодушевленный хвалой, свои эталоны. Благоговейная тишь и запахи книг и клея оказывали на меня магическое деянье. На моем счету числилось пока что ничтожно малюсенько прочитанного, зато всякий раз конкретно в этой тиши книжные герои оживали, и не только! Не дома, где мне никто не мешал, не в школе, где всегда в изобилии прибывают посторонние идеи, не по дороге домой либо из дому, когда у всякого человека есть огромное количество способов подумать о различных разностях, а вот конкретно здесь, в тиши закутка, со счастливой охотой, точно играя в поддавки, ярко и зримо ставали передо мной яркие, расцвеченные, ожившие сцены, и я превращался в самых неожиданных героев.
Кем я только не был