Помогите пожалуйста отыскать проблему текста. Почти невероятно было представить для себя, что

Помогите пожалуйста отыскать проблему текста.

Почти невероятно было представить для себя, что только неделю назад он оборонял диссертацию на тему Древние сказания европейских народов. А теперь?.. Мёртвое, взрытое снарядами поле лежало перед ним, земля, на которой был посеян и взошёл хлеб, а позже сгорел и был развеян по ветру вкупе с пороховым дымом, земля, на которой было изготовлено всё, чтобы человек не мог на ней существовать. По одну сторону этого кусочка земли лежали, спрятавшись за глинистыми холмами, гитлеровцы, пришедшие в чужую, далёкую страну по указу собственного фюрера, уничтожающие, сжигающие всё на своем пути. Неподалёку от их, по эту сторону мёртвого ржаного поля, лежал только один кандидат филологических наук младший лейтенант Лев Никольский. Он был окружён и по всем правилам войны должен был положить орудие и сдаться в плен победителям. Но он не считал себя побеждённым: пулемёт ещё работал, а если бы он замолчал, в ход пошли бы винтовка и гранаты. Вобщем, он был не один. Двенадцать мёртвых друзей, которые ещё вчера совместно с ним обороняли этот нагой кусочек земли с одинокой берёзой, лежали вдоль траншеи. (Ю)Тринадцатый оказался живым. Это был лазутчик Петя Данилов, любимец всего полка, профессиональный и разумный юноша, писавший стихи и читавший их вслух в самые жаркие минуты боя. Сейчас он лежал, раненный в грудь навылет, и смотрел в небо, осеннее, но светлое, с редчайшими, освещёнными снизу тучами. Берёза содрогалась от выстрелов, и жёлтые листья время от времени падали на раненого. 0дин лист свалился Пете на личико, но Петя не смахнул его, не пошевелился. В одну из редких пауз тишины Никольский подполз к Пете и, смахнув лист, брал его за руку. Ну как ты, а? Ничего, чуток слышно ответил Петя, дышать трудно. Послушай... он помолчал, позже стал с трудом вынимать из кармана гимнастёрки бумаги. Здесь мои стихи остались, пошли их вкупе с письмом, хорошо? Обязано быть, не больше пяти минут он провёл с Петей, а уж немцы, воспользовавшись тем, что пулемёт замолчал, намного продвинулись к траншее. Никольский отдал очередь, другую они залегли. Позже опять стали приближаться, прячась меж редчайшими пучками ржи, торчавшей в поле. Плохо было то, что слева, метрах в двухстах от берёзы, стояло орудие. Правда, оно стреляло не по траншее, а в глубину, туда, где на горизонте были видны тёмные, ещё дымящиеся развалины спаленной деревни. Но в всякую минуту оно могло стукнуть и по траншее, которую оберегало подразделение, состоящее из 12-ти убитых, одного серьёзно раненного и одного живого. Эх, подобраться бы к этому орудию! И тропка была вот там, где за выходами взрытой бурой земли начиналось болотце с высочайшей травкой. Но нечего было и думать! Он разумел, что немцы завладеют траншею, чуть только замолчит пулемёт... Никольский прислушался, и в первый раз его сердечко дрогнуло, и он сильно сжал зубы, глаза, всё лицо, чтоб справиться с невольным волнением. Петя читал стихи, он бредил, но глас был светлый, гулкий: Есть улица в нашей столице, Есть домик, и в домике том Ты пятую ночь в огневице Лежишь на одре роковом... Петя читал, закрыв глаза, и каждое слово доносилось ясно и плавненько. У него было потемневшее ужасное лицо, когда, сунув в кружку с водой руку, он начал водить ею по личику, по глазам. Потом вылил воду на голову и, тяжело опершись на Никольского, пополз к пулемёту. Есть! Иди, произнес он, схватившись за ручки пулемёта... Пробираясь по тропке к болотцу, Никольский услышал гулкий Петин глас, читавший стихи между пулемётными очередями: Не снятся ль для тебя наши встречи На улице, в стршный мороз, Иль наши любовные речи И ласки, и ласки до слёз? Втянув голову в плечи, он мягко погрузился в травку и бесшумно пополз, быстрее разгадывая, чем видя чуток примятую, пересекавшую болото дорожку. Он подобрался к орудию сзади и некое время лежал, слушая, как немцы собеседовали резкими уверенными гласами. Он ожидал, когда весь расчёт соберётся возле орудия... Немцы, занявшие траншею, были пленены врасплох, и первым снарядом из теснее заряженного орудия Никольский убил сходу же человек 20. За стихи, которые Петя читал меж пулемётными очередями! За дымящиеся развалины сожжённой деревни! За ограбленных дам и малышей, бродящих по лесам без крова и еды. За горе каждой семьи, за разлуку с недалёкими, за Аню с маленьким сыном, которых он, может быть, больше никогда не увидит... (По В. А. Каверину*)