Один раз в жизни мне довелось оказаться истинным плутом. Мы были

Один раз в жизни мне довелось оказаться истинным плутом. Мы были на практике в чужом городке, на большом авиационном заводе.Шла 2-ая весна войны, и, надо полагать, авиационному заводу хватало хлопот помимо того, чтоб путаться с желторотыми практикантами. И здесь подтвердилась излишний раз старая мудрость: лень является мамой всех пороков. Если бы мы, отстояв свою смену, усталые, пусть даже три раза голодные, приходили в заводскую столовую вкупе с рабочими, садились с ними за столики, обедали, разговаривая о нашей же работе и ощущая себя одинаковыми среди одинаковых, нам, я уверен, и в голову не пришло бы сделать то, что мы сделали единожды. Известно, что дети - самый обжорливый народ. Значит, мы еще не вышли из подростков, если могли бы, так нам казалось, есть постоянно с утра до вечера. Но как досадно бы это не звучало!.. С завтраком мы управлялись очень прытко, с обедом - тоже (если не считать задержек из-за подавальщиц), а ужин... Ужинать нам не приходилось совсем, ибо все, что можно было съесть, мы съедали еще раньше. И вот как-то после обеда Яшка Звонарев вынул из кармана измятый талончик-таковой же,по какким нам выдавали хлеб. -На полу подобрал.Таких из 1-го листа тысячу порезать можно.Но - хлеб! В этой бумажке содержится двести граммов хлеба.Азнаете что... У нас будет куча хлеба, братцы, вот смотрите... - С этими словами Яшка нарисовал на ладошки чернилами: "13 июня 1942 года", отдал чернилам высохнуть, подышал на их, как дышат в канцелярии на печать, и приложил к бумаге. На бумаге обозначились цифры и буковкы. Но были они бледноватые, а кроме того, читались напротив. Единожды Генка Серов ничего не говоря, вышел и исчезал около 2-ух часов. Появился он неясно сияющий и положил на стол приспособление, при подмоги которого в кинозалах ставят на билеты число, месяц и год.С поддержкою этого приспособления мы напечатали целую гору талончиков,неотличимых от тех,которые нам выдавали в заводской столовой. Когда мы пришли в столовую,Яшка обвёл всех беспокойным взором. -Рискуем? После не сожалеть. -Поклажи, - ответил за всех Генка Серов. Подавальщица - черноглазая, бледноватая, худенькая женщина - смахнула все наши билетики к для себя на поднос и исчезла. Мы переглянулись еще раз, и каждый, наверное, в личике другого прочел тревогу. Нет,мы не размышляли о том, с кого спросится за четыре килограмма хлеба, которые мы сейчас получим: с этой черноглазой и как бы полупрозрачной девицы, либо с раздатчицы, старый дамы с какой-то устойчивой вялостью в очах.Не думали мы и о том, что, может быть, этих 4 кг не хватит 20 рабочим, отстоявшим у станка десять либо двенадцать часов. Но зато в первый раз мы задумались о том, что будет с нами самими, если нас внезапно разоблачат. Я вдруг явственно увидел, что наснемедленно исключат из техникума.Малюсенько того, нас, окончательно, по законам военного времени, будут судить. Много не дадут, но даже 1-го года в таборах достаточно для того, чтобы переломалась и на 10-ки лет вперед вылетела из колеи вся жизнь. Вот движения девицы замедлились. Она опять начала перебирать все бумажки. Раздатчица, старая, усталая дама, совместно с ней наклонилась над бумажками. Они перебрали их раз; начали перебирать опять, - видимо, кропотливо пересчитывали. Позже раздатчица что-то спросила у девицы. Девушка кивнула головой в нашу сторону, и раздатчица стала искать очами нас, и отыскала, и долго глядела на нас, как бы взвешивая. Как сейчас все будет дальше? Наверно, раздатчица на данный момент уйдет куда-нибудь в задние комнаты и позвонит по телефону.Ну точно! Раздатчица вытерла руки полотенцем и уходит. Вместо нее на раздаче возникает замена - иная, тоже пожилая и тоже усталая женщина.А черноглазая как ни в чем не посещало ставит на большой древесный поднос тарелки с супами и кашами, а также тарелку с хлебом. Хлеба на тарелке восемьсот граммов.На тарелке с хлебом, на дне, под щепетильными темными ломтиками лежат наши талончики. Былая раздатчица опять появилась в окне. Но мы не глядели в ее сторону. Нам постыдно. Мы, обжигаясь, не разбирая вкуса, съедаем гороховый суп, обжигаясь, глотаем безвкусную саговую кашу... Только сейчас, спустя 20 лет, я помыслил о том, что мы ушли тогда из столовой, не сказав спасибо ни черноглазой девице-подавальщице, ни пожилой даме на раздаче, с безвыходно усталыми, военного медли очами.