татьяна тэсс 039;039;голубоя ель039;039;сжатий изложение зделаете пж побистрей

Мне рассказали не так давно историю о ёлке, посаженной в одном московском дворе. Это была голубая серебристая ель. Голубое дерево из басни.

Жильцы, въехавшие в новый дом, посадили ёлку сами. Для неё вырыли глубокую яму, подготовили хорошую землю, обложили дно ямы лесным дёрном. Привезли даже немножко хвои из леса и посыпали вокруг ёлки, чтоб она ощущала себя как дома.

Дерево принялось. На пышно разросшихся ветках появились свежие, пушистые побеги. Голубая ель стала гордынею всего дома, его украшением. И вечерком, если вы проходили мимо, вас касался задумчивый и щемящий запах лесной хвои, запах юношества, запах чистоты.

Однажды перед Новым годом жильцы ранним днем увидели, что ёлку кто-то срубил. И срубил не у корня, а украл пушистую верхушку. Искалеченное дерево беспомощно распластало оставшиеся нижние ветки, словно ему отрубил голову палач. Люди длинно глядели на ель и не веровали своим очам, глядели с болью, содроганием, гневом...

На последующий денек жильцы прикрепили к дереву доброкачественную табличку. На ней было написано большими знаками: Памятник мерзавцу, который под Новый год срубил эту ёлку.

Ель засохла и умерла, а табличка на мёртвом дереве укреплена до сих пор. Человек, убивший дерево, проходит, может быть, мимо него каждый денек. И каждый денек мёртвая ель, как неразговорчивый укор совести, напоминает ему о содеянном.