какая авторская позиция?По интернациональной конвенции о Красном Кресте военные врачи и

Какая авторская позиция?
По международной конвенции о Красноватом Кресте военные лекари и служащие санитарных долей не имеют права вооруженно участвовать в боевых действиях воюющих. Но единожды медику против воли пришлось нарушить это управляло. Завязавшаяся стычка застала его на поле и принудила поделить судьбу сражающихся и отстреливаться.
Партизанская цепь, в которой застигнутый огнем доктор залег рядом с телеграфистом отряда, занимала лесную опушку. За спиною партизан была тайга, впереди открытая поляна, обнаженное незащищенное место, по которому шли белоснежные, наступая.
Они приближались и были теснее недалеко. Доктор хорошо их лицезрел, каждого в личико. Это были юноши и юноши из невоенных слоев столичного сообщества и люди более пожилые, мобилизованные из припаса. Но тон задавали 1-ые, молодежь, студенты-первокурсники и гимназисты-восьмиклассники, не так давно записавшиеся в добровольцы. Доктор не знал никого из их, но личика половины казались ему привычными, виденными, знакомыми. Одни напоминали ему былых школьных друзей. Может статься, это были их младшие братья? Иных он словно встречал в театральной либо уличной толпе в былые годы. Их выразительные, симпатичные физиономии казались недалёкими, своими.
Служение долгу, как они его понимали, одушевляло их экзальтированным молодечеством, негодным, вызывающим. Они шли рассыпным редким строем, выпрямившись во весь рост, превосходя выправкой кадровых гвардейцев и, бравируя угрозой, не прибегали к перебежке и залеганию на поле, желая на поляне были выпуклости, бугорки и кочки, за которыми можно было укрыться. Пули партизан почти поголовно выкашивали их.
Среди широкого нагого поля, по которому двигались вперед белоснежные, стояло мертвое обгорелое дерево. Оно было обуглено молнией либо пламенем костра либо расщеплено и опалено предшествующими схватками. Каждый наступавший добровольческий стрелок бросал на него взгляды, дерясь с обольщением зайти за его ствол для более безопасного и сверенного прицела, но пренебрегал соблазном и шел далее.
У партизан было ограниченное число патронов. Их следовало оберегать. Имелся указ, поддержанный радиальным уговором, стрелять с кратких дистанций, из винтовок, одинаковых числу видимых мишеней.
Доктор лежал без орудия в травке и наблюдал за ходом боя. Все его сочувствие было на стороне героически гибнувших малышей. Он от души вожделел им фортуны. Это были отпрыски семейств, вероятно, недалёких ему по духу, его воспитания, его нравственного склада, его понятий.
Шевельнулась у него идея выбежать к ним на поляну и сдаться и таким образом обрести избавление. Но шаг был опасный, сопряженный с угрозой.
Пока он добежал бы до середины поляны, подняв ввысь руки, его могли бы уложить с обеих сторон, поражением в грудь и спину, свои в наказание за абсолютную измену, чужие не разобрав его намерений. Он ведь не раз посещал в подобных положениях, обмыслил все возможности и давно признал эти планы спасения негодными. И мирясь с двойственностью чувств, доктор продолжал лежать на животике, личиком к поляне и без орудия смотрел из травки за ходом боя.
Но рассматривать и присутствовать в бездействии посреди кипевшей кругом борьбы не на животик, а на погибель было немыслимо и выше человечьих сил. И дело было не в верности стану, к которому приковала его неволя, не в его своей самозащите, а в следовании порядку совершавшегося, в подчинении законам того, что разыгрывалось перед ним и вокруг него. Было против правил оставаться к этому в безучастии. Надобно было делать то же, что делали иные. Шел бой. В него и друзей стреляли. Надо было отстреливаться.
И когда телефонист рядом с ним в цепи забился в судорогах и потом замер и растянулся, застыв в неподвижности, Юрий Андреевич ползком подтянулся к нему, снял с него сумку, брал его винтовку и, возвратившись на прошлое место, стал разряжать ее выстрел за выстрелом.
Но жалость не дозволяла ему целиться в юных людей, которыми он любовался и которым сострадал. А стрелять сдуру в воздух было очень глупым и праздным занятием, противоречившим его намерениям. И выбирая минуты, когда между ним и его мишенью не становился никто из атакующих, он стал стрелять в цель по обгорелому дереву. У него были здесь свои приемы.

Целясь и по мере все уточняющейся наводки незаметно и не до конца усиливая нажим собачки, как бы без расчета когда-нибудь выстрелить, пока спуск курка и выстрел не следовали сами собой как бы сверх ожидания, доктор стал с привычной меткостью раскидывать вокруг помертвелого дерева сбитые с него нижние отсохшие сучья.
Но о кошмар! Как ни оберегался доктор, как бы не попасть в кого-нибудь, то один, то иной наступающий вдвигались в решающий миг меж ним и деревом и пересекали прицельную линию в момент ружейного разряда. 2-ух он задел и ранил, а третьему неудачнику, свалившемуся недалеко от дерева, это стоило жизни.
В конце концов белое командование, убедившись в бесполезности попытки, отдало указ отступить.