найдите в тексте метафоры Как многоярусные соты, дымился и шумел и

Найдите в тексте метафоры
Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Великолепный в холоде
и тумане на горах, над Днепром. Целыми деньками винтами шел из бессчетных
труб дым к небу. Улицы курились дымкой, и скрипел сбитый громадный снег.
И в 5, и в 6, и в семь этажей громоздились дома. Деньком их окна были
черны, а ночью пламенели рядами в мрачно-голубой выси. Цепочками, сколько
хватало глаз, как драгоценные камни, блистали электрические шары, высоко
подвешенные на завитушках сероватых длинных столбов. Днем с приятным ровным
гудением бежали трамваи с желтоватыми соломенными пухлыми сиденьями, по
образчику иностранных. Со ската на скат, покрикивая, ехали извозчики, и
черные воротники - мех серебристый и черный - делали дамские личика
загадочными и благовидными.
Сады стояли молчаливые и спокойные, отягченные белым, нетронутым
снегом. И было садов в Городке так много, как ни в одном городке мира. Они
раскинулись всюду громадными пятнышками, с аллейками, каштанами, оврагами,
кленами и липами.
Сады красовались на прекрасных горах, нависших над Днепром, и, уступами
поднимаясь, расширяясь, порою пестря миллионами солнечных пятен, порою в
ласковых сумерках царил вечный Королевский сад. Ветхие сгнившие темные
балки парапета не заграждали пути прямо к обрывам на ужасной высоте.
Вертикальные стенки, заметенные метелью, падали на нижние далекие террасы, а те
расползались все далее и обширнее, переходили в береговые рощи, над шоссе,
вьющимся по берегу большой реки, и темная, скованная лента уходила туда, в
дымку, куда даже с городских высот не хватает человечьих глаз, где седоватые
пороги, Запорожская Сечь, и Херсонес, и далекое море.
Зимою, как ни в одном городке мира, упадал покой на улицах и проулках и
верхнего Города, на горах, и Города нижнего, раскинувшегося в излуке
замерзшего Днепра, и весь машинный рокот уходил вовнутрь каменных зданий,
смягчался и ворчал достаточно глухо. Вся энергия Городка, скопленная за
солнечное и грозовое лето, изливалась в свете. Свет с четырех часов дня
начинал загораться в окнах домов, в круглых электрических шарах, в газовых
фонарях, в фонарях домовых, с пламенными номерами, и в стеклянных сплошных
окнах электрических станций, наводящих на идея о ужасном и суетном
электронном будущем человечества, в их непрерывных окнах, где были видны
безустанно мотающие свои отчаянные колеса машины, до корня расшатывающие
самое основание земли. Играл светом и переливался, сиял и танцевал и
сиял Город по ночам до самого утра, а утром потухал, одевался дымом и
туманом.
Но превосходнее всего блистал электронный белоснежный крест в руках огромнейшего
Владимира на Владимирской горке, и был он виден далеко, и нередко летом, в
темной темноте, в путаных заводях и извивах старика-реки, из ивняка, лодки
лицезрели его и обретали по его свету водяной путь на Город, к его пристаням.
Зимой крест блистал в темной гуще небес и холодно и смирно царствовал над
темными пологими далями столичного берега, от которого были перекинуты
два громадных моста. Один цепной, тяжкий, Николаевский, водящий в слободку
на том берегу, иной - высоченный, стреловидный, по которому прибегали
поезда оттуда, где очень, очень далековато сидела, раскинув свою контрастную
шапку, загадочная Москва.