"Горе от разума" Сочинение на тему Эталоны и антиидеалы Чацкого  Помогите!!!

Чацкий неизбежен при каждой смене 1-го века иным. Положение Чацких на публичной лестнице разнородно, но роль и участь все одна, от больших муниципальных и политических личностей, правящих долями масс, до застенчивой части в узком кругу.
Всеми ими правит одно: раздражение при разных мотивах. У кого, как у грибоедовского Чацкого, любовь, у иных самолюбие или славолюбие но всем им достается в удел собственный миньон терзаний, и никакая вышина положения не выручает от него. Очень немногим просветленным Чацким дается успокоительное сознание, что они недаром бились желая и бесплатно, не для себя и не за себя, а для грядущего и за всех, и успели.
Не считая больших и видных личностей, при резких переходах из одного века в другой Чацкие живут и не переводятся в сообществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одной кровлей уживается ветхое с юным, где два века сходятся лицом к личику в тесноте семейств, все длится борьба свежего с отжившим, хворого с здоровым, и все бьются в поединках... миниатюрные Фамусовы и Чацкие.
Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела будет ли то новенькая идея, шаг в науке, в политике, в войне ни группировались люди им никуда не уйти от 2-ух основных мотивов борьбы: от совета обучаться, на старших глядя, с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к свободной жизни вперед и вперед, с иной.
Вот отчего не состарился до сих пор и едва ли состареется когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия. И литература не выбьется из магического круга, начертанного Грибоедовым, как только художник коснется борьбы понятий, смены поколений. Он либо даст тип последних, несозревших передовых личностей, чуть намекающих на будущее, и потому недолговечных, каких мы теснее пережили немало в жизни и в искусстве, либо создаст видоизмененный образ Чацкого, как после сервантесовского Дон-Кихота и шекспировского Гамлета являлись и являются бесконечные их подобия.
В правдивых, жарких речах этих позднейших Чацких будут вечно слышаться грибоедовские мотивы и слова, и если не слова, то смысл и тон раздражительных монологов его Чацкого. От этой музыки здоровые герои в борьбе со ветхим не уйдут никогда.
И в этом бессмертие стихов Грибоедова! Много можно бы привести Чацких являвшихся на очередной смене эпох и поколений в борьбе за идею, за дело, за правду, за фуррор, за новый порядок, на всех ступенях, во всех слоях русской жизни и труда звучных больших дел и стыдливых кабинетных подвигов. О многих из их хранится свежее предание, иных мы лицезрели и знали, а другие еще продолжают борьбу. Обратимся к литературе. Вспомним не повесть, не комедию, не художественное явление, а возьмем 1-го из позднейших воинов с ветхим веком, к примеру, Белинского. Многие из нас знали его лично, а теперь знают его все. Прислушайтесь к его жарким импровизациям и в них звучат те же мотивы и тот же тон, как у грибоедовского Чацкого. И так же он погиб, уничтоженный мильоном терзаний, убитый лихорадкой ожидания и не дождавшийся выполнения собственных грез, которые теперь уже не грезы больше.

20.06.2012, 01:54Чацкий неизбежен при каждой смене 1-го века иным. Положение Чацких на общественной лестнице разнородно, но роль и участь все одна, от больших государственных и политических личностей, правящих долями масс, до скромной части в тесном кругу.
Всеми ими управляет одно: раздражение при разных мотивах. У кого, как у грибоедовского Чацкого, любовь, у иных себялюбье либо славолюбие но всем им достается в удел свой миньон терзаний, и никакая вышина положения не выручает от него. Очень немногим просветленным Чацким дается успокоительное сознание, что они недаром бились желая и бесплатно, не для себя и не за себя, а для грядущего и за всех, и успели.
Кроме больших и видных личностей, при резких переходах из одного века в иной Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одной кровлей уживается ветхое с молодым, где два века сходятся лицом к личику в тесноте семейств, все длится борьба свежего с отжившим, хворого с здоровым, и все бьются в поединках... миниатюрные Фамусовы и Чацкие.
Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого и кто бы ни были деятели, около какого бы людского дела будет ли то новенькая мысль, шаг в науке, в политике, в войне ни группировались люди им никуда не уйти от 2-ух основных мотивов борьбы: от совета обучаться, на старших смотря, с одной стороны, и от жажды устремляться от рутины к свободной жизни вперед и вперед, с иной.
Вот отчего не состарился до сих пор и едва ли состареется когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия. И литература не выбьется из волшебного круга, начертанного Грибоедовым, как только художник коснется борьбы понятий, смены поколений. Он либо даст тип крайних, несозревших передовых личностей, чуть намекающих на будущее, и поэтому недолговечных, каких мы теснее пережили много в жизни и в искусстве, или создаст видоизмененный образ Чацкого, как после сервантесовского Дон-Кихота и шекспировского Гамлета являлись и являются безграничные их подобия.
В правдивых, жарких речах этих позднейших Чацких будут постоянно слышаться грибоедовские мотивы и слова, и если не слова, то смысл и тон раздражительных монологов его Чацкого. От этой музыки здоровые герои в борьбе со старым не уйдут никогда.
И в этом бессмертие стихов Грибоедова! Много можно бы привести Чацких являвшихся на очередной смене эпох и поколений в борьбе за идею, за дело, за правду, за фуррор, за новый порядок, на всех ступенях, во всех слоях российской жизни и труда громких великих дел и застенчивых кабинетных подвигов. О многих из их хранится свежее предание, других мы видели и знали, а другие еще продолжают борьбу. Обратимся к литературе. Вспомним не повесть, не комедию, не художественное явление, а возьмем 1-го из позднейших бойцов с старым веком, например, Белинского. Многие из нас знали его собственно, а теперь знают его все. Прислушайтесь к его жарким импровизациям и в их звучат те же мотивы и тот же тон, как у грибоедовского Чацкого. И так же он умер, уничтоженный мильоном терзаний, убитый лихорадкой ожидания и не дождавшийся выполнения собственных грез, которые сейчас теснее не грезы больше.