Нужен анализ текста  . .  пожалуйста спасаайте!!!! )) Владимир Осипович Богомолов  

Нужен анализ текста . . пожалуйста спасаайте!!!! )) Владимир Осипович Богомолов "2-ой сорт"
Он приезжает с неким запозданием, когда гости теснее в сборе и виновница
празднества, его двоюродная племянница, то и дело поглядывает на часы.

Моложавый, с большой серебристой головой и выразительным, энергичным
личиком, он, войдя в комнату и радушно усмехаясь, здоровается общим
полупоклоном, презентабельный, почетный и обыкновенный к вниманию
окружающих.

Для владельцев он - дядя Сережа либо просто Сережа, а для гостей - Сергей
Васильевич, и все теснее знают, что он писатель, человек знаменитый и
уважаемый.

И подарок привезен им особый: чашечка с блюдцем из сервиза, которым
многие годы лично пользовался и незадолго до смерти передал ему сам
Горький. Эту, можно сказать, музейную ценность сходу же устанавливают на
верхней полке серванта за толстым стеклом, на видном, знатном месте.

Сажают Сергея Васильевича рядом с именинницей во главе стола и
ухаживают, потчуют наперерыв; впрочем, он практически от всего отрицается.
Наверно, только из воспитанности потыкал вилкой в горстку салата на своей
тарелке да еще за вечер - с великими перерывами - выпивает рюмки три
коньяку, закусывая лимончиком.

Он, обязано быть, тяготится этой вынужденной ролью свадебного генерала,
но виду не подает. Зная себе стоимость, держится с достоинством, однако
просто и мило: усмехается, охотно поддерживает разговор и даже
пошучивает.

А на другом конце стола не сводит с него глаз будущий филолог, студент
первого курса, робкий белобрысый паренек из глухой вологодской
деревушки.

В Москве он только 2-ой месяц и, окутанный жаждой познания, ненасытно
вбирает столичные впечатления, способный без утомились целыми деньками слушать
и наблюдать. Попал он на именины нечаянно, и, увидев в первый раз в собственной
жизни живого писателя, пренебрегав о великолепном столе, о вине и закусках, пренебрегав
обо всем, ловит каждое его слово, и усмешку, и жест, глядит с
напряженным вниманием, восхищением и любовью.

По просьбе молодежи Сергей Васильевич негромко и нерасторопно
ведает о встречах с Горьковатым, о столь памятных заветных
чаепитиях, под конец подмечая с болью в голосе:

- Плох был теснее тогда Алексей Максимович, совершенно плох..

И печально смотрит поверх голов на полку серванта, где лежит за
стеклом горьковская чашечка, и задумывается отрешенно, словно смотрит в те
далекие, теснее ставшие историей годы, вспоминает и воочию лицезреет большого
сотруднику.

Окружающие сочувственно безмолвствуют, и в тиши совсем некстати, поперхнувшись от волнения, сдавленно кашляет будущий филолог.

Когда начинают плясать, он после неких колебаний, поправив
короткий изношенный пиджачок и порядком робея, подходит к Сергею
Васильевичу и, достав новый блокнот, окая посильнее обыденного и чуток
запинаясь, неуверенно просит автограф.

Вынув толстую с золотым пером ручку, тот привычно выводит свою фамилию -
просто, разборчиво и благовидно - на листке, где теснее имеется редкий
автограф: экзотичная, непонятно замудренная роспись Тони,
африканского царька, а нынче - студента-первогодка в университете
Лумумбы.

Уезжает Сергей Васильевич раньше всех.
Его
было убеждают остаться еще хоть немножко, но он не может ("Делу -
время, забаве - час... Да и шоферу пора на отдых..."), и, услышав это с
огорчением, более не требуют. Прощаясь, он дружественно треплет
вологодского паренька по плечу, целует именинницу и ее мама, остальным
же, утомилось усмехаясь, делает мягенький приветственный жест поднятой вверх
рукою.

Он уходит, и сходу становится как-то ежедневно.

А в конце вечера будущий филолог, находясь всецело под впечатлением
этой необыкновенной и удовлетворенной для него встречи, стоит у серванта,
зачарованно уставясь на горьковскую чашечку. Толстое стекло сдвинуто, и
она, доступная на данный момент не только очам, привлекает его как малыша - ужасно
хочется желая бы дотронуться. В конце концов, не в силах более удерживаться, он с
волнением, осмотрительно, как реликвию, обеими руками приподнимает ее. С
почтением осматривая, невольно перекладывает и на тыльной
стороне донышка видит бледно-голубоватую фабричную марку:



Дулево

--------------------

2с. - 51 г.



"Дулево... Второй сорт... 51-й год..." - на уровне мыслей повторяет он, в
растерянности соображает, что Горьковатый погиб на пятнадцать лет раньше, и
вдруг, пораженный в самое сердечко, весь заливается краской и,
расстроенный дословно до слез, тихо, беспомощно всхлипывает и готов от
срама провалиться через землю - словно и сам в чем-то виноват.

...Дурная это повадка - заглядывать куда не требуют. Дурная и никчемная...



1963 г.