Капитанская дочка что происходит в 14 главе "Трибунал"Коротко

Мирская
молва
Морская
волна.
Пословица.
А. С. Пушкин . Капитанская
дочка
ГЛАВА XIV
Трибунал
Я был уверен, что
виною всему было
самовольное мое неименье
из Оренбурга. Я просто мог
оправдаться: наездничество
не только никогда не было
воспрещено, во еще всеми
мощами было ободряемо. Я
мог быть обвинен в
лишней горячности, а
не в ослушании. Но
дружественные сношения мои
с Пугачевым могли быть
подтверждены обилием
очевидцев и обязаны были
казаться по крайней мере
весьма подозрительными.
Во всю дорогу раздумывал я
о допросах, меня
ждущих, взвешивал
свои ответы и осмелился
перед трибуналом объявить сущую
правду, полагая сей метод
извиненья самым обычным,
а вкупе и самым
надежным.
Я приехал в Казань,
опустошенную и погорелую.
По улицам, наместо домов,
лежали груды углей и
торчали закоптевшие стены
без крыш и окон. Такой был
след, оставленный
Пугачевым! Меня привезли
в крепость, уцелевшую
посереди спаленного города.
Гусары сдали меня
караульному офицеру. Он
приказывал кликнуть кузнеца.
Надели мне на ноги цепь и
заковали ее наглухо. Позже
отвели меня в кутузку и
оставили 1-го в тесной и
черной конурке, с одними
нагими стенками и с
окошечком, загороженным
стальною решеткою.
Таковое начало не
предвещало мне ничего
доброго. Но ж я не
утрачивал ни бодрости, ни
надежды. Я прибегнул к
успокоенью всех тоскующих и,
в первый раз вкусив сладость
мольбы, излиянной из
незапятнанного, но растерзанного
сердца, смирно уснул, не
беспокоясь о том, что со мною
будет.
На другой день
тюремный охранник меня
разбудил с объявлением, что
меня требуют в комиссию.
Два бойца повели меня
через двор в комендантский
дом, остановились в
фронтальной и впустили одного
во внутренние комнаты.
Я вошел в залу
достаточно обширную. За
столом, покрытым
бумагами, посиживали два
человека: старый генерал,
виду строгого и холодного, и
юный гвардейский
капитан, лет 20
осьми, очень приятной
внешности, проворный и
свободный в обращении. У
окошка за особенным столом
сидел секретарь с пером за
ухом, наклонясь над
бумагою, готовый
записывать мои показания.
Начался допрос. Меня
спросили о моем имени и
звании. Генерал
осведомился, не отпрыск ли я
Андрея Петровича Гринева?
И на ответ мой сделал возражение
грозно: Жалко, что таковой
почтенный человек имеет
такового недостойного отпрыска!
Я безмятежно отвечал, что
каковы бы ни были
нарекания, тяготеющие на
мне, я надеюсь их рассеять
чистосердечным
объяснением правды.
Уверенность моя ему не
понравилась. Ты, брат,
востер, произнес он мне
нахмурясь, но видали мы
и не таких!
Тогда юный человек
спросил меня: по какому
случаю и в какое время
вошел я в службу к Пугачеву
и по каким поручениям был
я им употреблен?
Я отвечал с
негодованием, что я, как
офицер и дворянин, ни в
какую службу к Пугачеву
вступать и никаких
поручений от него принять
не мог.
Каким же образом,
сделал возражение мой допросчик,
дворянин и офицер один
пощажен самозванцем,
между тем как все его
товарищи злодейски
умерщвлены? Каким
образом этот самый офицер
и дворянин дружественно пиршествует
с бунтовщиками, воспринимает
от основного лиходея подарки,
шубу, лошадь и полтину
средств? Отчего произошла
такая странноватая дружба и на
чем она основана, если не
на измене либо по крайней
мере на гадком и
противозаконном малодушии?
Я был глубоко
оскорблен словами
гвардейского офицера и с
жаром начал свое
извинение. Я рассказал, как
началось мое знакомство с
Пугачевым в степи, во время
бурана; как при взятии
Белогорской крепости он
меня вызнал и пощадил. Я
сказал, что тулуп и лошадь,
правда, не посовестился я
принять от самозванца; но
что Белогорскую крепость
оборонял я противу лиходея
до заключительней крайности.
В конце концов я сослался и на
моего генерала, который мог
свидетельствовать мое
старанье во время
бедственной оренбургской
осады.
Строгий старик брал со
стола открытое письмо и
стал читать его вслух:
На запрос вашего
превосходительства
касательно прапорщика
Гринева, якобы
замешанного в теперешнем
смятении и вошедшего в
сношения с злодеем,
службою недозволенные и
долгу присяги неприятные,
разъяснить имею честь:
оный прапорщик Гринев
находился на службе в
Оренбурге от начала
октября прошедшего 1773 года
до 24 февраля теперешнего
года, в которое число он из
городка отлучился и с той
поры уже в команду мою не
являлся. А слышно от
перебежчиков, что он был у
Пугачева в слободе и с ним
вкупе ездил в Белогорскую
крепость, в коей прежде
находился он на службе; что
дотрагивается до его поведения,
то я могу... Здесь он оборвал
свое чтение и произнес мне
грозно: Что ты сейчас
скажешь себе в
извинение?