знакомы ли Пушкин и Ахматова

Разговаривая о амурной лирике Ахматовой, нельзя не сказать несколько слов о ощущеньях самой поэтессы, о ее кумирах, о предметах ее восхищения.

И одним из неоскудневающим источником творческой радости и вдохновения для Ахматовой был Пушкин. Она пронесла эту любовь через всю свою жизнь, не побоявшись даже темных дебрей литературоведения, куда заходила не единожды, чтоб прибавить к биографии возлюбленного поэта несколько новых штрихов. (А. Ахматовой принадлежат статьи: "Заключительная сказка Пушкина (о "Золотом петушке")", "Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина", "О "Каменном госте" Пушкина", а также работы: "Погибель Пушкина", "Пушкин и Невское взморье", "Пушкин в 1828 году" и др.)

В "Вечере" Пушкину посвящено стихотворение из 2-ух строф, очень точных по рисунку и робко-ласковых по интонации.

Любовь к Пушкину усугублялась еще и тем, что по стечению обстоятельств Анна Ахматова - царскоселка, ее отроческие, гимназические годы прошли в Царском Селе, нынешнем Пушкине, где и на данный момент каждый невольно чувствует неисчезающий пушкинский дух, словно навсегда поселившийся на этой постоянно священной земле русской Поэзии. Те же Лицей и небо и так же грустит женщина над разбитым кувшином, шелестит парк, сияют пруды и, по-видимому, так же (или - по другому?) является Муза бессчетным паломничающим стихотворцам...

Для Ахматовой Муза всегда - "смуглая". Будто она возникла перед ней в "садах Лицея" сходу в отроческом виде Пушкина, курчавого лицеиста - подростка, не однажды мелькавшего в "священном сумраке" Екатерининского парка, - он был тогда ее ровесник, ее божественный товарищ, и она чуть ли не искала с ним встреч. Во всяком случае ее стихи, посвященные Королевскому Селу и Пушкину, проникнуты той особенной краской чувства, которую превосходнее всего именовать влюбленностью, - не той, но, несколько отвлеченной, хотя и экзальтированной влюбленностью, что в уважительном расстояньи аккомпанирует посмертную славу знаменитостей, а очень живой, конкретной, в которой посещают и ужас, и досада, и обида, и даже ревность... Да, даже ревность! К примеру, к той красавице с кувшином, которою он любовался, воспел и навек прославил... и которая сейчас так забавно грустит, эта нарядно оголенная притворщица, эта счастливица, поселившаяся в бессмертном пушкинском стихе!

" Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально посиживает, праздный держа черепок.

Волшебство! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой; Дева, над вечной струей, постоянно грустна сидит".

Ахматова с женской пристрастностью вглядывается и в знаменитое изваяние, пленившее когда-то стихотворца, и в пушкинский стих. Ее собственное стихотворение, озаглавленное (не без тайного укола!), как и у Пушкина, "Царскосельская статуя", дышит ощущеньем уязвленности и досады:

" И как могла я ей простить Восторг твоей похвалы влюбленной... Гляди, ей забавно тосковать, Таковой нарядно оголенной".

Надобно сказать, что небольшое ахматовское стихотворение безусловно одно из лучших в уже неоглядной на данный момент поэтической пушкиниане, насчитывающей, по-видимому, многие сотни взбудораженных обращений к большому гению русской литературы. Но Ахматова обратилась к нему так, как только она одна и могла обратиться, - как влюбленная дама, вдруг ощутившая мгновенный укол неожиданной ревности. В сути, она не без мстительности подтверждает Пушкину своим стихотворением, что он ошибся, увидев в этой ослепительной стройной красавице с оголенными плечами некоторую постоянно печальную деву. Вечная грусть ее издавна прошла, и вот уже около столетия она всекрете довольствуется и потешается собственной воистину редкостной, избраннической, завидной и безмерно счастливой женской доле, дарованной ей пушкинским словом и именованием...

Как бы то ни было, но любовь к Пушкину, а совместно с ним и к иным разнообразным и с годами все расширявшимся культурным традициям в большой степени определяла для Ахматовой реалистический путь развития. В этом отношении она была и осталась традиционалисткой. В обстановке бурного развития разных послесимволистских течений и групп, отмеченных теми либо другими явлениями буржуазного модернизма, поэзия Ахматовой 10-х годов могла бы даже смотреться архаичной, если бы ее любовная лирика, казалось бы, такая интимная и тесная, предназначенная ЕЙ и ЕМУ, не приобрела в наихороших собственных образцах того общезначимого звучания, какое характерно только правильному искусству.

Да они были знакомы. ошибся немного