написать сжатое изложение Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние и семнадцатилетние

Написать сжатое изложение
Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние и семнадцатилетние мальчишки, пока еще не попали. По студенческим хлебным карточкам нам давали четыреста граммов хлеба, который мы съедали за один раз. Наверняка, мы еще росли, если нам так хотелось есть каждый час, каждую минуту и каждую секунду.

На базаре буханка хлеба стоила девяносто рублей, это приблизительно наша месячная стипендия. Молоко было 20 рублей бутылка, а сливочное масло 600 рублей килограмм. Да его и не было на базаре, сливочного масла, оно стояло только в воображении каждого человека, как некоторое магическое существо, недостижимое, труднодоступное, вероятное лишь в романтических книгах.

К праздничку Конституции присоединилось воскресенье, и вышло два выходных денька. Здесь-то я и объявил своим ребятам, что пойду к для себя в деревню и уж не знаю, получится ли принести мне ветчины либо сметаны, но темный хлеб гарантирую. Ребята попытались отговорить меня: далековато, 40 пять километров, транспорт (время военное) никакой не ходит, на улице стужа, и как бы не случилось вьюги.

Пока я шел по шоссе, автомобили настигали меня. Но все они везли в сторону Москвы или солдат, или ящики (наверняка, с орудием) и на поднятые руки не направляли никакого внимания.

Когда установилась пора сворачивать с шоссе на обыкновенную дорогу, начало темнеть. Вспять ужасно и оглянуться такая низкая и томная чернота зимнего неба нависла над всей землей.

Меня догнал человек. Он идет всего только до Бабаева. Быстро он будет дома, а мне после него еще идти 20 километров.

Я почувствовал, что желудок мой совершенно пуст, и для того, чтоб дойти до дому, я непременно обязан что-нибудь съесть, хотя бы жесткую хлебную корку со стаканом воды.

Здесь у меня в голове засела идея, что надо будет у этого мужчины, когда он дойдет до своего дома, попросить кусочек хлеба, может, даст. А может, попроситься ночевать? Когда дошли до его деревни, он свернул с дороги на дорожку вдоль домов и сказал мне, дотронувшись до башлыка:

- Ну, бывай здоров! Не падай духом, ничего

Может быть, на полсекунды обогнал он меня со своим прощанием. Неприятная липкая испарина выступила по всему телу, и, будто бы совместно с ней, ушли, улетучились заключительные силенки. Ноги сделались как из ваты, под ложечкой ощутилась некоторая пустота, и безразличие обуяло мной. Скорей всего спасло меня то, что не на что было присесть.

То, что мне не дойти, было ясно. Но в то же время (может быть, единственно от юности) не верилось, что я в конце концов тут погибну. Не может быть, ну, не может быть, что я тут погибну!

Случилось конкретно самое невозможное, самое удивительное и волшебное. По застарелой колее пробирался истинный автомобиль. Полуторка не ехала, а лезла. Кое-как я нашарил ногой стальной выступ пониже кузова, кое-как перевалился через высочайший борт и мешком свалился на дно.

Устарелая колея, по которой пробирался автомобиль, проходила в 4 километрах от моего дома. Означает, мне надобно было уследить момент, избрать самую близкую к дому точку дороги, чтоб выпрыгнуть из кузова и идти далее. Но как только я лег на дно кузова, как ощутил, что не нужно больше переступать ногами и вообщем двигаться, так и задремал. Очнулся же от толчка. Перевалившись через задний борт, я опустил руки и свалился в снег. Приглядевшись к неизвестной деревне, я сообразил, что грузовик либо увез меня дальше, чем мне было необходимо, либо куда-нибудь в сторону. Пригодилось некое время, чтоб собраться с духом и конечно утвердиться в идеи, что к кому-то стучать придется неминуемо.

Поначалу я постучал в дверь на крыльце, позже, осмелев, потюкал ноготком по холодному стеклу окна. Впустили не сходу, с опасениями.

С утра я добрался до родительского дома. Мама выпекла мне большой круглый каравай заварного хлеба. Ночевав дома одну ночь, положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился во Владимир к своим приятелям по студеному, голодному общежитию.