почему слушать чтение стихов есенина было тяжело до слёз

Есенина попросили читать. Он охотно согласился, встал и начал монолог Хлопуши. Сначала трагические выкрики каторжника показались театральными.
Безумная, яростная кровавая муть!
Что ты? Смерть?
Но скоро я ощутил, что Есенин читает потрясающе, и слушать его стало тяжело до слез. Я не могу именовать его чтение артистичным, качественным и так дальше, все эти эпитеты ничего не говорят о характере чтения. Глас стихотворца звучал несколько хрипло, крикливо, надрывно, и это как нельзя более резко подчеркивало каменные слова Хлопуши. Удивительно чистосердечно, с невероятной мощью прозвучало часто и в различных тонах повторенное требование каторжника:
Я хочу созидать этого человека!
И великолепно был передан ужас:
Где он? Где? Неужель его нет?
Даже не верилось, что этот малюсенький человек владеет такой громадной силой чувства, таковой абсолютной выразительностью. Читая, он побледнел до того, что даже уши стали сероватыми. Он размахивал руками не в ритм стихов, но это так и следовало, ритм их был неуловим, тяжесть каменных слов своенравно разновесна. Казалось, что он мечет их, одно под ноги себе, иное далековато, третье в чье-то ненавистное ему личико. И вообщем все: хриплый, надорванный голос, неправильные жесты, качающийся корпус, тоской пламенеющие глаза все было таким, как и следовало быть всему в обстановке, окружавшей стихотворца в тот час.
Абсолютно удивительно прочел он вопрос Пугачева, три раза повторенный:
Вы с разума сошли?
звучно и яростно, потом тише, но еще жаркой:
Вы с разума сошли?
И в конце концов совсем тихо, задыхаясь в уныньи:
Вы с ума сошли?
Кто произнес вам, что мы уничтожены?
Непередаваемо хорошо спросил он:
Неужель под душой так же падаешь, как под ношею?
И, после короткой паузы, вздохнул, безвыходно, прощально:
Дорогие мои... Хор-рошие...
Встревожил он меня до спазмы в горле, плакать хотелось. Помнится, я не мог сказать ему никаких похвал, да он размышляю и не нуждался в их.
Я попросил его прочитать о собаке, у которой отняли и бросили в реку семерых щенят.
Если вы не утомились...
Я не устаю от стихов, произнес он и недоверчиво спросил:
А для вас нравится о собаке?
Я произнес ему, что, на мой взгляд, он 1-ый в русской литературе так искусно и с таковой чистосердечней любовью пишет о животных.
Да, я очень люблю всякое зверье, молвил Есенин вдумчиво и тихо, а на мой вопрос, знает ли он Рай животных Клоделя6, не ответил, пощупал голову обеими руками и начал читать Песнь о собаке. И когда произнес последние строки:
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег
на его очах тоже сверкнули слезы.
После этих стихов невольно подумалось, что Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, сделанный природой исключительно для поэзии, для выражения неистощимой печали полей *, любви ко всему живому в мире и милосердия, которое более всего другого заслужено человеком.