....Лувр отапливался калориферами. Из врезанных в пол красивых медных решеток дуэт

Лувр отапливался калориферами. Из врезанных в пол благовидных медных решёток дует горячий ветер. Он чуть пахнет пылью. Если придти в Лувр пораньше, тотчас после открытия, то вы увидите, как то здесь, то там на этих решётках бездвижно стоят люди, главным образом старики и старушенции.

Это нагреваются нищие. Величественные и остроглазые луврские охранника их не трогают. Они делают вид, что просто не примечают этих людей, желая, к примеру, закутанный в рваный сероватый плед старик-нищий, схожий на Дон Кихота, застывший перед картинами Делакруа, не может не ринуться в глаза. Гости тоже как словно ничего не примечают. Они только стараются побыстрее пройти мимо молчаливых и неподвижных нищих.

Неподражаемо мне запомнилась маленькая старушка с дрожащим испитым личиком, в издавна потерявшей чёрный цвет, порыжевшей от медли, лоснящейся тальме. Такие тальмы носила ещё моя бабушка, невзирая на вежливые шутки всех её дочерей моих тётушек. Даже в те далекие времена тальмы вышли из моды.

Луврская старушка виновато усмехалась и время от времени начинала озабоченно рыться в потертой сумочке, желая было совершенно ясно, что в ней нет ничего, не считая старого рваного платочка.

Старушка вытирала этим платочком слезящиеся глаза, В их было столько застенчивого пламенея, что, обязано быть, у многих посетителей Лувра сжималось сердечко.

Ноги у старушки приметно дрожали, но она побаивалась сойти с калориферной решётки, чтобы её тотчас же не занял иной.

Пожилая художница стояла невдали за мольбертом и писала копию с картины Боттичелли. Художница решительно подошла к стене, где стояли стулья с бархатными сиденьями, перенесла один тяжёлый стул к калориферу и требовательно сказала старушке:

Садитесь!

Мерси, мадам, пробормотала старушка, неуверенно села и вдруг низковато наклонилась так низко, что издали казалось, будто она дотрагивается своих колен.

Художница возвратилась к собственному мольберту. Служитель внимательно смотрел за этой сценой, но не двинулся с места.

Болезненная прекрасная дама с мальчуганом лет восьми шла впереди меня. Она наклонилась к мальчугану и что-то ему произнесла. Мальчишка подбежал к художнице, поклонился ей в спину, шаркнул ногой и звонко произнес:

Мерси, мадам!

Художница, не оборачиваясь, кивнула. Мальчишка ринулся к мамы и прижался к её руке. Глаза у него сияли так, будто он сделал геройский поступок. Явно, это было вправду так. Он сделал малюсенький благородный поступок и, обязано быть, пережил то состояние, когда мы со вздохом разговариваем, что гора упала с плеч.